Екатерина Фурцева - Анна Ярошевская Страница 7

Подруга с недоумением смотрела на Ирину:

– Но ведь студентам МХАТа запрещено сниматься.

– Никто не узнает, это ведь проходной фильм.

Иринина попутчица ничего не ответила, а сама Мирошниченко скоро забыла об этом разговоре.

Вернувшись домой, она рассказала маме о том, что собирается пойти на Мосфильм. Екатерина Антоновна отреагировала неожиданно: «Тогда тебе нужно стать блондинкой, потому что в кино пользуются успехом только блондинки». Мама в чем-то была права, взять хотя бы Монику Вити, которую обожала Мирошниченко. «Давай осветлим тебе волосы отваром ромашки, вот увидишь, они приобретут интересный цвет». Мама принялась хозяйничать у плиты, чтобы приготовить отвар, а Ирина послушно ждала, предвкушая, как завтра придет на пробы, талантливая и красивая.

На следующий день эффектная девушка со светлыми волосами, отливавшими золотом, появилась на киностудии. Как только отсняли несколько дублей, Данелия произнес:

– Можете идти.

Такой короткий ответ поразил Ирину, она ожидала чего-то другого.

– Куда идти? – Мирошниченко задала этот вопрос машинально, не осознавая, что он может звучать глупо.

Режиссер посмотрел на девушку поверх своих очков в черной массивной оправе, в которых привык работать, словно спрашивая, почему эта блондинка все еще здесь:

– Конечно, репетировать роль сестры главного героя, Кати.

Мирошниченко просияла от счастья. Домой она летела как на крыльях. Ей и не нужно ничего особо репетировать, потому что играть она будет, по сути, саму себя – москвичку, влюбленную в маленькие столичные дворики.

Напарником актрисы по фильму стал Никита Михалков, сыгравший Катиного брата Кольку. Играть было интересно, потому что для начинающей актрисы все было впервые, и хоть ее роль была эпизодической, она постаралась сделать свою героиню запоминающейся. И это у нее получилось, на Ирину обратили внимание.

И это внимание чуть не закончилось катастрофой. Девушку вызвали на собрание руководства школы-студии. Входя в аудиторию, студентка уже знала, за что ее будут отчитывать. Но отпираться было бесполезно. Она ожидала, что будет разговаривать только с несколькими людьми, но в лекционном зале собрались почти все студенты МХАТа. Ирина застыла на месте, словно пригвожденная к полу.

– Заходите, заходите, Мирошниченко, – произнес один из преподавателей.

Ирина осторожно вошла.

– Ну вот, товарищи, посмотрите на эту кинозвезду, – хрупкая девушка, казалось, сейчас растворится, как снежинка под сотнями обжигающих взглядов.

– Мирошниченко, что вы можете нам сказать?

– Я попала на эту роль совершенно случайно, – пролепетала Ирина, тем не менее, каждый присутствовавший здесь все слышал, потому что в аудитории стояла невероятная тишина.

– То есть вы хотите сказать, что оказались в студии Мосфильма на пробах у Данелии случайно?

Ирина молчала.

– Скажите, вы что-то имеете против режиссеров, которые преподают в Московском Художественном Академическом Театре имени Чехова?

– Нет, мне нравится этот театр.

– Тогда запомните, девушка, – какая-то незнакомая женщина, худая на вид, словно тростинка и с неимоверно длинными зелеными бусами, обмотанными вокруг шеи несколько раз, уколола взглядом, – что если вы любите наш театр, то должны уважать и его традиции. А традиции нашего театра запрещают студентам школы-студии сниматься у режиссеров, не имеющих отношения к МХАТу.

Бусы женщины, как будто подтверждая ее слова, брякнули.

– Мы будем решать вопрос о вашем исключении.

Ирина ощутила, как липкий холод пробежал по ее спине, а потом что-то внутри оборвалось. Это было похоже на взрыв, который смел последние преграды в душе девушки, старавшейся держать себя в руках. Слезы хлынули так стремительно, что даже Ирина не успела ничего сделать, чтобы взять себя в руки. Она разревелась на глазах у всех. Стало неважно, что это проявление слабости увидят преподаватели и студенты. Отступило и чувство стыда за такую выходку. Разве могут быть слезы, проливаемые за мечту стать актрисой стыдливыми? Нет, они могут быть только настоящими. Вид плачущей девушки растрогал всех до одного. Кто-то из аудитории выкрикнул: «Дайте ей второй шанс». Его Ирине действительно дали, а она пообещала, что не будет сниматься у других режиссеров, сдерживая это слово в течение оставшихся трех лет обучения в школе-студии.

После этой истории Мирошниченко с еще большим рвением начала учиться. У нее словно открылось второе дыхание. Все остальные увлечения, друзья, родные отошли на задний план. Многие обижались, говоря, что Ирина совсем их забыла, зазналась. Но это было неправдой, она просто хотела добиться успеха, а он требует жертв. Это – своего рода товар, заполучить который можно, только если обменять его на что-то другое, не менее ценное. Ирина была готова работать сутками, лишь бы получить результат, даже играя всего лишь в массовке на выступлениях именитых актеров.

Однажды в спектакле «Синяя птица» актрисе пришлось одеться в непонятного вида черный балахон и в темноте ходить по сцене. С актерами, задействованными в массовке, не церемонились, поэтому они могли изображать все что угодно, порой даже самое нелепое. Актера таких сцен называли «черный человек», такой долгое время оставалась Ирина, даже имея за плечами несколько ролей в кино. Она просто не привыкла отказываться ни от какой работы, использовала любую возможность, чтобы прикоснуться к театральной жизни. Ради этого актрисе часто приходилось делать непростой выбор между кино и театром. Она прерывала поездки, чтобы сыграть в МХАТе, летела на самолете, меняя часовые пояса, недосыпала, уставала, но всегда возвращалась в ставшую родной атмосферу игры, в которой была сама жизнь.

Правда, порой, ситуации были абсурдными. На одном из кинофестивалей заграницей, куда пригласили Мирошниченко, местное посольство уговаривало актрису, когда та уже через несколько дней собралась лететь в Россию:

– Ну, куда вы поедите, фестиваль только начался?

– Мне нужно играть в театре, – настаивала Ирина.

– Давайте мы позвоним в ваш театр и все уладим, – доброжелательный тон, и желание оставить актрису здесь до конца фестиваля нравились девушке. В какой-то момент она даже поверила, что все может получиться. Но, увы, ответ из МХАТа был однозначным: «Если Мирошниченко не приедет, то может считать себя отчисленной из театра». Такая категоричность тогда казалась нормальной, и Ирина выбирала театр, который она всегда называла и называет искусством момента, происходящим только здесь и сейчас. Даже одна и та же роль всегда исполняется по-разному, потому что меняется зритель, меняются города, и сам актер постоянно меняется.

Ирина была готова идти на риск и перемены ради карьеры, но не стремилась что-то делать для любви и человека, за которым была замужем. Она считала семейную жизнь также некой постановкой для двоих, в которой каждый должен идти на определенные уступки, говорить и делать то, что от него ждут. Но в Иринином характере этого не было и поэтому семейная жизнь, начатая с Михаилом Шатровым, давалась актрисе нелегко.