Падение Порт-Артура - Александр Широкорад Страница 7

4 апреля 1895 г. русскому посланнику в Токио из Петербурга была отправлена следующая телеграмма: «Рассмотрев условия мира, которые Япония соизволила предъявить Китаю, мы находим, что присоединение Лаотонгского [Ляодунского] полуострова, потребованное Японией, явилось бы постоянной угрозой китайской столице, сделало бы прозрачной независимость Кореи и было бы постоянным препятствием к продолжительному успокоению на Дальнем Востоке. Благоволите высказаться в указанном смысле перед японским представительством и посоветовать ему отказаться от окончательного овладения этим полуостровом. Мы все же хотим пощадить самолюбие японцев. Ввиду этого вы должны придать своему шагу самый дружелюбный характер и должны войти по этому поводу в соглашение с вашими французскими и германскими коллегами, которые получат такие же инструкции» [54. С. 44].

В заключение в депеше говорилось, что командующий Тихоокеанской эскадрой получил приказание быть готовым ко всякой случайности.

11 (23) апреля 1895 г. представители России, Германии и Франции в Токио одновременно, но каждый в отдельности, потребовали от японского правительства отказа от Ляодунского полуострова. Германская нота оказалась наиболее резкой. Она была составлена в оскорбительном тоне.

Одновременно Россия объявила мобилизацию войск Приамурского военного округа. Эскадры России, Германии и Франции, сосредоточенные вблизи Японии, имели в совокупности 38 кораблей водоизмещением 94,5 тыс. т против 31 японского корабля водоизмещением 57, 3 тыс. т. В случае же начала войны три державы без труда могли утроить свои морские силы, перебросив корабли из других регионов. В японской армии, находившейся в Китае, вспыхнула эпидемия холеры. В Японии военная партия во главе с графом Ямагато трезво оценила ситуацию и уговорила императора принять предложения трех европейских держав. 10 мая 1895 г. японское правительство заявило о возвращении Китаю Ляодунского полуострова.

Следует отметить, что Германия очень активно поддерживала все политические акции России на Дальнем Востоке. Кайзер Вильгельм II писал царю Николаю II: «Я сделаю все, что в моей власти, чтобы поддержать спокойствие в Европе и охранить тыл России, так, чтобы никто не мог помешать твоим действиям на Дальнем Востоке … для России великой задачей будущего является дело цивилизованного азиатского материка и защиты Европы от вторжения великой желтой расы. В этом деле я буду всегда по мере сил своих твоим помощником».

Поддерживая дальневосточную политику России, кайзер преследовал две цели. Во-первых, отвлечь внимание России от Европы и Черноморских проливов, что развязало бы руки Германии и Австро-Венгрии, а во-вторых, в союзе с Россией получить базы и сферы влияния в Китае.

В конце послания Николаю II кайзер скромно заметил: «Надеюсь, что как я охотно помогу тебе уладить вопрос о возможных территориальных аннексиях для России, так и ты благосклонно отнесешься к тому, чтобы Германия приобрела порт где-нибудь, где это не “стеснит” тебя».

Уже 80 лет в русском обществе ведутся яростные споры, была ли Россия в начале XX в. нищей, отсталой, полуфеодальной страной, идущей к катастрофе, или, наоборот, Россия представляла собой динамично развивающуюся, богатую страну, которая была уже на грани процветания, но тут вмешались злодеи-революционеры. Расплодились военные «теоретики», утверждающие, что, мол, русская армия к августу 1905 г. и к февралю 1917 г. только подготовилась, дабы разгромить супостатов, а тут приходят революционеры, наносят удар ей в спину, в результате чего мы получили в 1905 г. Портсмутский, а в 1918 г. — Брестский мир.

Самое интересное, что обе стороны приводят массу абсолютно справедливых аргументов в свою пользу. Но ведь не могут же быть одинаково справедливы две полярные точки зрения? На самом же деле оппоненты говорят о двух совершенно разных вещах. Критики режима рассуждают о совершенно прогнившем строе, а те, у кого слюнки текут по «России, которую мы потеряли», — о трудолюбии и неприхотливости русского народа, о сказочных богатствах нашей страны и т.д.

Спору нет, Россия в конце XIX — начале XX вв. имела высокие темпы экономического развития и быстрый рост населения. Но происходило это не за счет мудрого правления царя и его министров, а скорее вопреки деятельности насквозь прогнившего режима.

Сразу оговорюсь: дело совсем не в деспотизме и самодержавии, а в характере самодержавия. Самодержавие или диктатура должны иметь поддержку значительной части народа и опираться на наиболее влиятельную группу общества. Такой группой в Средние века были дворяне, а в XX в. — партии. В России же в конце XIX — начале XX вв. любые партии были запрещены, а дворянство фактически разложилось.

«Как же так?» — спросит читатель. Ведь по первой всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897 г., в России было 1 221 939 потомственных дворян и 631 245 личных дворян с семьями, которые составляли соответственно 0,97% и 0,5% от общего числа жителей империи.

Однако качественный состав русских дворян перед революциями 1905 и 1917 гг. был совсем не тот, что во Франции к 1789 г. Там предки д'Артаньяна и в X в. владели родовым замком Артаньян; предки Атоса, графа де ла Фер, за два-три столетия до его рождения наверняка были независимыми государями на своей земле. А мы были куда ближе к Турции, где дворян попросту не было. Нет, я не собираюсь опровергать классиков — был феодальный строй, а вот дворян не было. Были всякие паши, великие визири и рой прочих сановников, в значительной части своей происходивших из бывших рабов, евнухов, янычар и т.д., “но потомственного дворянства не было. Когда мы учили в 8 классе «Смерть поэта», я не мог понять фразы: «А вы, надменные потомки известной подлостью прославленных отцов».

Вроде бы про аристократов, а подлых, с «черной кровью» вместо голубой. Спрашивать учителя было бесполезно — раз феодал, значит, «редиска», и подлый, и кровь черная.

Но вот возьмем Пушкина:

Александр Сергеевич скромничал — Алексашка Меншиков не только торговал блинами и пирогами с зайчатиной, но и был в предосудительных отношениях с Петром Алексеевичем, или, говоря современным языком, примыкал к сексуальным меньшинствам. Позже Алексашка сошелся с «мин херцем» на почве, а точнее — на теле Марты Скавронской, жены шведского солдата. Попав в русский плен, Марта за несколько дней делает головокружительную карьеру, пройдя по цепочке от простого русского драгуна до Алексашки, а затем попадает к «мин херцу». В результате Алексашка становится Светлейшим князем Меншиковым, Марта — императрицей Екатериной I, а ее чухонские родственники — графами Скав-ронскими.

Ваксил сапоги граф Кутайсов, правда, тогда он был не графом, а мальчиком-турком, подаренным для развлечения цесаревичу Павлу. Мальчик вырос, Павел стал царем и сделал мальчика графом Кутайсовым и вторым после себя лицом в империи. После итальянского похода Павел отправил к Суворову графа Кутайсова. Суворов, увидев важного вельможу, не растерялся — вызвал денщика Прошку и начал распекать его за пьянство, ставя в пример Кутайсова: «Вот, мол, турка был таким же лакеем, но не пил и в графы попал, а ты…»