Партизан. От долины смерти до горы Сион. 1939–1948 - Ицхак Арад Страница 7

Гестаповец, штандартенфюрер Эс-Эс доктор Рудольф Бац, сообщил Чернякову 4 декабря, что все евреи Варшавы будут сосредоточены в одном районе, где будет создано гетто. Это сообщение мгновенно разнеслось по всей еврейской общине Варшавы, и люди начали покидать свои дома со всем своим имуществом и переходить в тот район, который, по слухам, и должен был быть превращен в гетто. И в наш дом, который соседствовал с предполагаемым районом гетто, начали приходить знакомые из других районов с просьбами гарантировать им жилье у нас. Паника, связанная с гетто, длилась несколько дней, пока "юденрат" не объявил, что создание гетто откладывается на неограниченный срок.

Декрет о гетто был отменен после встречи Чернякова и нескольких членов "юденрата" с военным комендантом Варшавы генералом Нойманом-Нойруде. Черняков опротестовал приказ штандартенфюрера Баца о создании гетто, указав на трудности, которые это принесет населению Варшавы. Нойман-Нойруде отменил этот приказ, и евреи Варшавы получили отсрочку на целый год, пока не были переведены в гетто в ноябре 1940 года.

В начале ноября я праздновал свое совершеннолетие — бар-мицва. Готовиться к чтению "гафтары" — заключительной молитвы недельного чтения Торы, и толкования я начал еще до начала войны. Спустя несколько дней после прихода немцев в город, в разгар издевательств над евреями на улицах, отец объявил мне, что я должен возобновить подготовку к церемонии. Я предложил мое "восхождение к Торе" сделать без чтения комментария, но отец твердо стоял на том, что в любых условиях мы будем придерживаться традиций Израиля и проведем церемонию совершеннолетия. В одну из суббот начала ноября я "взошел к Торе". В синагоге собралось немного евреев, моя мать сидела в женской половине. Во время чтения "гафтары" мы услышали шум мотора автомашины, остановившейся недалеко от синагоги и голоса немцев. Я прекратил чтение, и безмолвие воцарилось в синагоге. Мы боялись, что сейчас ворвутся сюда германские солдаты и начнут издеваться над нами, как это часто случалось в последнее время. Через несколько минут снова послышалось урчание мотора, и машина начала удаляться. Мы вздохнули с облегчением и продолжили чтение. Церемония закончилась благополучно.

В один из дней конца ноября всех нас потряс трагический случай, происшедший недалеко от нашего дома. Еврей, человек "преступного мира", убил польского полицейского на улице Налевки, 9. Это было уголовное дело. Немцы разрешили польской полиции функционировать, получившей прозвище — "голубая полиция", и она служила немцам верой и правдой. После убийства поляка-полицейского, было арестовано 53 еврея, проживавших в этом доме, и от "юденрата" потребовали внести в течение двух дней штраф — 300 тысяч злотых в качестве условия освобождения арестованных. В случае неуплаты штрафа арестованные будут расстреляны. Сумма была нешуточной, "юденрат" объявил сбор денег среди евреев Варшавы. Штраф был оплачен. И, несмотря на это, все евреи, находившиеся под арестом, были расстреляны. Это был первый большой расстрел евреев. Он вызвал невероятное потрясение в еврейской среде.

1 декабря вышел приказ: все евреи, от 12 лет и старше, должны носить на правой руке белую повязку с изображением синего щита Давида — "магендавида" — на белом фоне. Этот знак должен бы облегчить немцам — отличать евреев среди толпы на улицах, унижать их и издеваться над ними. Мама приготовила белые повязки для всех членов семьи, и я нарисовал на них знак "магендавида", как было постановлено немцами: каждая сторона шестиконечной звезды — не менее 3 сантиметров длиной и одного сантиметра шириной.

Идя по улице с этой повязкой на руке, я испытывал одновременно гордость и унижение. Я гордился синим "магендавидом", символом, с которым солидаризировался. Я ведь получил сионистское воспитание, учился в ивритских школах — "Явне", "Тарбут", "Тахахмони", и за несколько месяцев перед войной вступил в "сионистское движение". Шагая по улицам Варшавы первого декабря, я убеждал себя, что мне следует носить этот знак на руке с гордостью. Но тот факт, что эту повязку я был вынужден надеть по приказу нацистских оккупантов, унижал меня. Я был уверен, что все, надевшие впервые эту повязку, чувствовали то же самое, что и я. На одной из улиц я наткнулся на ватагу молодых поляков, которые высмеивали евреев с повязками и кричали "Жиды, отправляйтесь в Палестину!" Дружба и сплоченность между евреями и поляками в период осады исчезли в первые месяцы германской оккупации. Вспышки антисемитизма среди поляков, избиение евреев, грабеж их имущества, доносы на евреев, стали каждодневной реальностью. И все же следует сказать, что было немало поляков, которые выражали поддержку евреям и реально им помогали. Но большинство польского населения оставалось равнодушным или враждебным к евреям. Издевательства, унижения, грабеж имущества, захват на улицах, избиение и убийства евреев, стали неотъемлемой частью каждодневной реальности евреев под германской оккупацией.

В первые же недели оккупации евреи начали покидать Варшаву и другие области, и двигаться в сторону восточных земель, аннексированных СССР. Граница между районами под властью Советского Союза и районами, оккупированными нацистами, не была закрыта герметически. Также происходил обмен территориями между сторонами. В первый период переход не был относительно трудным. Десятки тысяч евреев, главным образом, молодых, значительной частью выходцев из восточных польских земель, имеющих там родных, использовали возможность, и перешли в эти земли. Число евреев, пересекших границу законно и незаконно, насчитывало 300 тысяч человек. И все же многие не использовали эту возможность из-за трудностей дороги и опасностей, поджидавших евреев, и, главным образом, из-за крепких семейных связей, столь характерных для еврейства Польши. Не меньшую роль играла привязанность к месту проживания, необходимость оставить все имущество, финансовые трудности на советской территории, и требования властей, вынуждающих беженцев оставлять пограничные территории, и передвигаться в глубину СССР. Евреи, оставшиеся под властью нацистов, еще не знали, что им готовит грядущий день, и даже представить себе не могли в самом страшном сне, что их ждет массовое уничтожение, которое началось спустя два года. В тот первоначальный период германской оккупации обладатели виз в нейтральные страны получали разрешение на выезд. Из Варшавы небольшое число семей евреев, обладателей сертификатов, выехал в страну Израиля.

Мои родители решили, что моя шестнадцатилетняя сестра Рахиль уедет в город Свинцян, находящийся в зоне советской власти, и она покинула Варшаву в конце октября. Мы не знали, как она проехала и прибыла ли благополучно на место. Мы очень беспокоились, несмотря на то, что границу свободно пересекали: много опасностей поджидало в пути, особенно молодую девушку. Спустя месяц она вернулась. Рахиль рассказывала о спокойной жизни в Свинцяне, о хорошем отношении советских властей к евреям, о том, что многие из жителей города получили высокие должности в местном городском управлении, должности, доступ к которым евреям при польской власти был заказан. Она привезла приветы от всех родственников, которые просили нас вернуться в Свинцян.

В это время прибыла в Варшаву советская делегация, занимающаяся возвращением белорусов и украинцев в Советский Союз. Согласно пакту дружбы и пограничному разделу, заключенному между СССР и Германией 28 сентября 1939, могли люди немецкой национальности в СССР перейти в Германию, а белорусы и украинцы, находящиеся в зоне германской оккупации, перейти в СССР. Евреи, чье место рождения было в зоне, занятой советской властью, полагали, что они тоже включены в соглашение об обмене населением. Переходящие в зону советской власти с помощью делегации, имели право брать с собой все свое имущество, и условия перехода были более легкими. Мой отец полагал, что мы, уроженцы города Свинцян, который был присоединен к западной Белоруссии, сможем туда вернуться в рамках этого соглашения об обмене населением.