История тайной войны в Средние века - Павел Остапенко Страница 7

Фредегонда истово ждала этой минуты и ловко воспользовалась ситуацией. Хватило нескольких «случайных» встреч, чтобы прежняя страсть воскресла в сердце этого чувственного человека. Фредегонда была вновь взята в наложницы и даже стала обнаруживать в обращении с отвергнутой королевой презрение и высокомерие. Вдвойне обиженная, как королева и как супруга, Галесвинта сначала молча плакала, потом осмелилась жаловаться королю, говоря, что в доме ей нет никакого почета, а только позор и обиды, которых она переносить не может. Она как милости просила развода и предлагала оставить все приданое, лишь бы ей было дозволено возвратиться на родину.

Жалобы Галесвинты, несмотря на их искренность, возбудили в Хильперике только мрачные подозрения и боязнь в результате развода лишиться богатства, обладание которыми он почитал за счастье. Смирив свои чувства, он вдруг переменился в обращении с Галесвинтой, стал кротким и ласковым, изображая раскаяние и любовь. Когда же королева поверила ему и перестала мечтать о разлуке, по приказу Хильперика преданный ему слуга задушил несчастную во сне. Увидев ее мертвую на постели, нейстрийский король притворился удивленным и опечаленным, но через несколько дней обвенчался с Фредегондой. Это произошло в 567 году. С тех пор Фредегонда всецело руководила действиями мужа, склоняя его ко все новым жестокостям и преступлениям.

У франков, как и у прочих германских племен, существовал обычай мстить убийце. Ближайший родственник убитого призывал всех своих родных и союзников прибыть к нему с оружием и объявлял войну убийце. Как супруг сестры Галисвинты Сигеберт обязан был исполнить долг мщения, тем более что обожаемая им Брунгильда требовала этого. Даже мысль о возможном братоубийстве не остановила Сигеберта, и вскоре между Нейстрией и Австразией началась война, тянувшаяся с 568 по 575 год.

В 575 году Хильперик был осажден в Турне. Многие нейстрийские вельможи, изменив ему, предложили королевство Сигеберту. Последний с радостью принял их посольство, уверил нейстрийцев клятвою, что ни один их город не будет предан разграблению, и пообещал прибыть в собрание, где, по обычаю предков, его должны были провозгласить королем. Обряду надлежало свершиться на открытом воздухе, посреди воинского лагеря — поэтому ни Париж, ни любой другой город для этого не годились. Выбор пал на поместье Витри близ Арраса.

Когда Сигеберт направлялся туда, перед ним предстал епископ Парижа Жермен. «Король Сигеберт, — сказал он, — если ты идешь не с тем, чтобы умертвить своего брата, то возвратишься здоров и победоносен; но если у тебя другая мысль, то умрешь сам, ибо рек Господь устами Соломона: копающий яму для брата сам упадет в нее». Короля эта речь смутила, но предание гласит, что он не оставил братоубийственных замыслов, поскольку был уверен в победе, да к тому же Брунгильда, по характеру в высшей степени мстительная и непреклонная, требовала смерти Хильперика.

Хильперик, считая свое положение практически безнадежным, ждал развязки в Турне с поразительным равнодушием. Фредегонда, напротив, всеми силами старалась отыскать хоть малейшую надежду на спасение. Среди воинов, пришедших в Турне разделить участь своего господина, она заметила двоих, поведение и речи которых обнаруживали глубокое сочувствие и преданность осажденному королю. Этих, явно склонных к фанатичной самоотверженности юношей и выбрала Фредегонда для осуществления своего замысла. Пустив в ход всю свою хитрость и женские чары, она в конце концов убедила их отправиться в поместье Витри и убить короля Сигеберта.

Фредегонда вручила каждому из них длинный нож, или, как их называли франки, скрамасаксу, с лезвиями, обмазанными ядом, и напутствовала их такими словами: «Идите, и если вернетесь живыми, я осыплю почестями и вас и потомство ваше; если же падете, то во все святые места раздам за вас милостыню».

Выдавая себя за беглецов, убийцы благополучно миновали расположение австразийских войск и добрались до поместья Витри. Они прибыли в час, когда повсюду раздавались звуки пиров и празднеств, посвященных недавнему избранию Сигеберта королем Нейстрии. Молодые воины заявили, что пришли поклониться Сигеберту и поговорить с ним наедине. Их допустили к королю — в те дни Сигеберт старался быть приветливым и принимал всякого, кто желал встречи с ним. Ножи, заткнутые за пояс, не вызвали ни малейшего подозрения, потому что составляли принадлежность германской одежды.

В разгар беседы юноши выхватили скрамасаксы и нанесли Сигеберту два удара в бок. Король вскрикнул и упал мертвым. На крик вбежали с обнаженными мечами королевский окольничий Гарегизель и гот по имени Сигила; первый был убит, а второй ранен убийцами, оборонявшимися с исступленной яростью. Вскоре подоспели другие воины, и оба нейстрийца, окруженные со всех сторон, пали в неравном бою.

Узнав об этом, австразийцы, осаждавшие Турне, поспешно снялись и двинулись обратно в свои земли. А Хильперик, избежав почти неминуемой смерти, покинул Турне и снова вступил во владение своим королевством.

Брунгильда находилась в Париже и уже считала себя нейстрийской королевой и властительницей судеб своих врагов, когда пришла весть о смерти Сигеберта, низвергнувшая ее с вершины счастья в пропасть неминуемой опасности. Хильперик шел на Париж с намерением захватить семейство и сокровища брата. Мало того, что к нему вернулись нейстрийцы, на его сторону стали переходить даже самые знатные австразийские вельможи. Встречая Хильперика, они клялись ему в верности.

Сраженная несчастием, Брунгильда не знала, на что решиться и кому довериться. Дворец в Париже, на берегу Сены, в котором она жила, сделался для нее и трех ее детей темницей. Она не осмеливалась выехать в Австразию, опасаясь измены, боялась, что ее схватят как беглянку и тем самым положение ее станет еще опаснее. Наконец, придя к убеждению, что бежать со всем семейством и имуществом невозможно, она решила спасти по крайней мере сына. Побег маленького Хильдеберта был подготовлен в величайшей тайне, Брунгильда посвятила в план единственного верного друга — герцога Гондобальда. Ребенка ночью спустили через окно в корзине и тайно вывезли за город. Гондо-бальд привез его в Мец, к великому удивлению и радости австразийцев. Теперь положение дел изменилось: в Меце на собрании австразийских вельмож и воинов пятилетнего Хильдеберта провозгласили королем, и совет, избранный из вельмож и епископов, стал править от его имени.

При этом известии Хильперик поспешил в Париж, дабы по крайней мере захватить Брунгильду и ее сокровища.

Вдова Сигеберта предстала пред своим врагом безо всякой защиты, кроме красоты, слез и женского кокетства. Ей было только двадцать восемь лет, и сколь враждебными ни были намерения Хильперика, женские чары, возможно, произвели бы на него впечатление, если бы не богатство Брунгильды, приковавшее взор короля. А вот старшего его сына Меровига эта привлекательная женщина поразила и растрогала своим несчастным видом, причем его сочуственные и восхищенные взгляды не ускользнули от внимания Брунгильды.

Брунгильда увидела в увлечении Меровига средство к спасению и употребила все силы для разжигания его страсти, которая быстро превратилась в любовь самую слепую и пылкую. Однако Хильперик ничего не замечал, весь погруженный в подсчеты мешков с серебром и золотом, сундуков с драгоценными камнями и тюков с дорогими тканями, захваченных у Брунгильды. Богатство добычи превзошло все его ожидания и подействовало на него умиротворяюще. Король не стал мстить жене брата и удовольствовался тем, что отправил ее в ссылку и даже оставил ей некоторую часть ее сокровищ. Брунгильду отправили под стражей в Руан. Ее отъезд опечалил молодого Меровига, и вскоре во время похода нейстрийского войска против городов Пуатье, Кагор, Лимож и Бордо он покинул армию и направился к возлюбленной.