Книги в огне - Люсьен Поластрон Страница 7

Однако эти потрясения, за которыми последовали гонения на христиан, когда Галерий приказал, чтобы все писания пророков были прилюдно брошены в огонь, не уничтожили окончательно старинное учреждение. Там пребывали и оттуда происходили многочисленные христианские мыслители. Так, Климент в самой Александрии, Ориген и Памфил в Кесарии, еще один Александр в Иерусалиме впоследствии основали или расширили большие библиотеки; все четыре сформировались в тени Мусея при храме Сераписа. В 315 г. сирийский ритор Афтоний написал, что «публичная библиотека Александрии располагалась в Акрополе, рядом с бывшими опочивальнями богов. Были также ученые мужи, которые ее посещали; она была еще весьма полезна». Он сообщал, что в ней были кабинеты, «служащие для того, чтобы запирать книги, но открытые для тех, кто любит работать, чтобы овладеть философией, и предоставляющие всему городу простую возможность стяжать мудрость», что решительно было преувеличением. Но малая библиотека производила достаточно сильное впечатление: «Ее портики были чрезвычайно богаты. Ее потолок был позолочен, а капители колонн из золоченой бронзы». А Аммиан Марцеллин в конце IV в. свидетельствует так: «Даже сейчас в этом городе можно обнаружить различные виды учености, поскольку мастера искусств еще живы…».

Дальше — больше: христианство стало обязательным и наступил черед язычества быть преследуемым. По приказу Феодосия были разрушены все языческие памятники, а его ревнитель епископ Александрийский Феофил, у которого «руки запачканы кровью настолько же, насколько и золотом», атаковал храм Сераписа во главе толпы фанатиков. Интеллектуальная активность в стенах «александрийского акрополя» казалась наиболее недоверчивым беспорядками: «Много всего нашло сейчас себе прибежище в этом древнем птолемическом святилище — философия, магия, ученость, распутство». Банда не оставила ни камня на камне, ни нетронутой статуи. От библиотеки же осталось еще меньше. И Павел Орозий, испанский священник и автор «Историй против язычников», которые сослужат такую хорошую службу в Средние века, посетив Александрию двадцать лет спустя, свидетельствовал: «В наши дни есть храмы, которые мы видели, книжные полки которых опустошены нашими современниками». Историки, цитирующие эти слова, неизменно добавляют «с горечью» или «с негодованием», но стоит задуматься, не было бы более уместным «с удовлетворением». Поскольку в этом самом году (415) чернь, подстрекаемая тогдашним патриархом Кириллом, племянником Феофила, и его «parabolani», или гвардейцами, направляла свой необузданный пыл против кого ей заблагорассудится, и в особенности против евреев, которые, однако, были тогда полноправными александрийцами на протяжении уже семи веков. По повелению этого Кирилла также забросали камнями философа и алгебраиста Гипатию, единственную женщину в истории греческой математики, в тот день, когда она приехала прочесть лекцию в Мусее. Она, как говорят, при своей мудрости обладала также ослепительной красотой, была необыкновенно популярна и не принадлежала к христианам. Вследствие этого толпа сорвала с нее одежду и притащила в церковь к Петру Чтецу; потом ее живьем разрезали раковинами устриц и бросили в огонь вместе со всеми ее сочинениями. Гипатия была дочерью Феона, погибшего в 380 г. математика и философа, который был последним из ученых мужей — членов Мусейона. А Кирилла канонизировали.

Однако, подобно фениксу, интеллектуальное превосходство Александрии, судя по всему, в V в. восстановилось, и евангелист Марк основал там университет. А в 640 г. Египет перешел под власть мусульманского мира, то есть стал частью халифата Омара, и был завоеван прославленным генералом Амр-ибн-аль-Аси. Сподвижник Пророка, член рода корейхов, он основал Фустат и вернулся управлять Египтом при Омейядах, там же и умер в 663 г. Он часто бывал у одного старого мудреца по имени Иоанн Грамматик. Однажды тот ему сказал: «Ты приложил свою печать ко всему, что есть в этом городе ценного. Я не требую ничего из того, что полезно вам, но то, что вам без надобности, нам могло бы еще послужить…

— О чем ты? — спросил Амр.

— Об ученых книгах, — ответил Иоанн, — которые находятся в царских сокровищницах».

Амр выслушал долгую историю Великой библиотеки и, потрясенный, ответил: «Я не могу распоряжаться этими книгами без разрешения халифа. Я напишу ему письмо и расскажу ему все то, что ты только что рассказал мне». Итак, доклад был написан, и в течение пяти или шести недель ожидания ответа арабский генерал и старый александриец могли вволю обсуждать тонкие теологические вопросы. Но Омар наконец ответил: «По поводу книг, о которых ты нам рассказал. Если в них написано то же, что в Книге Пророка, — Книга Пророка позволит нам без них обойтись; если в них что-то, что ей противоречит, — они вредны. Так что приступай к их уничтожению». Скрепя сердце Амр-ибн-аль-Аси приказал распределить книги по хаммамам, которых было около четырех тысяч, в качестве топлива для обогрева. Чтобы их прикончить, понадобилось шесть месяцев. «Слушайте об этом приключении и восхищайтесь», — заключил около 1227 г. Ибн-аль-Кифти в своей «Истории мудрецов». Во времена, более приближенные к нашим, нашлись очень серьезные люди, которые подсчитали, что из расчета двадцать свитков на одну баню в день на все понадобилось бы 14 миллионов свитков. Вовсе нет, возразил им один коллега, в отдельных хам-мамах поддерживается температура 60 °C, а для этого нужно сто книг в день, то есть 72 млн. экземпляров в месяц.

Это беззастенчивое и запоздалое присвоение александрийского мифа воображаемым арабом могло бы стать несколько извилистой притчей, призванной оправдать Саладина, который, как мы увидим, продал легендарную фатимидскую каирскую библиотеку, чтобы заплатить своим солдатам. Но оно, возможно, не лишено оснований: Омар, второй халиф и первый, кто назвал себя «amir al-mu’minin», повелитель верующих, был также — мы к этому еще вернемся — первым мусульманским вандалом.

Таким образом, если Великая Александрийская библиотека, бесспорно, является символом всех других библиотек — um al-maktabat, матерью всех библиотек, как сказали бы по-арабски, — то это, во-первых, потому, что никакая физическая реальность не опровергает и не подтверждает вызываемой ею будоражащей восторженности, и, во-вторых, потому, что она воплощает в себе интеллектуальное промежуточное звено между легендарной Античностью и нашим мрачным миром. С Клеопатрой или без нее, эти труды открыли бы головокружительную возможность греческого, а не римского будущего. Сохранившись, эти тексты могли бы послужить философской плотиной на пути шквала монотеизма и, по мнению некоторых, позволили бы прямо перескочить в расцвет Средневековья: «Если бы эта библиотека выжила, эпоха тьмы, несмотря на преобладание христианства, была бы значительно более светлой».

Ну как при окончательном оформлении мечты, ставшей столь важным основополагающим мифом, могло обойтись без доброй полудюжины пожаров, реальных или вымышленных?

По утверждению Страбона, Аристотель был величайшим собирателем книг на все времена и «научил египетских царей, как организовать библиотеку». Мы видим, что он это сделал очень опосредованно, поскольку первую Александрину организовал ученик его последователя Феофраста, неизбежным образом по образцу греческого Ликея.