Эйзенхауэр - Лариса Дубова Страница 70

В 1951-м — начале 1952 года в Париже побывали молодые сенаторы Джозеф Маккарти, у которого была еще впереди бесславно нашумевшая карьера гонителя левой интеллигенции и «охотника за ведьмами», и Ричард Никсон, ставший известным благодаря расследованию дела Хисса. Именно Никсон настоял на предании Хисса суду, хотя прямых доказательств его шпионской деятельности не было. В результате Хисс был приговорен к пятилетнему заключению за лжесвидетельство — он отрицал, что являлся членом компартии, но суд признал основательными утвердительные показания свидетелей.

Было очевидно, что именно крайне правые круги республиканских политиков делают ставку на Эйзенхауэра, хотя из его заявлений следовало, что он занимает сравнительно умеренную позицию. Расчет, видимо, состоял именно в том, что генерал сможет «дисциплинировать» страну. Дуайт же не опровергал эти надежды, приветливо принимал и Маккарти, и Никсона, а на их благодарности отвечал благосклонными письмами.

В свою очередь демократы пустили в ход «тяжелую артиллерию». В ноябре 1951 года, когда Эйзенхауэр в очередной раз прибыл в Вашингтон для консультаций в высших военных кругах, Трумэн пригласил его на приватный разговор, который начал сразу с того, что гарантирует ему полную поддержку, если он выставит свою кандидатуру от Демократической партии. Это будет означать и положительное решение партийного съезда, которому предстояло выдвигать кандидата. Склонявшийся к тому, чтобы баллотироваться в президенты от Республиканской партии, Эйзенхауэр, по сведениям видного журналиста Артура Крока, почти грубо отверг предложение. «Какие у вас основания считать, что я когда-либо был демократом? Я был республиканцем всю жизнь, и члены моей семьи всегда были республиканцами».

В пользу Эйзенхауэра высказался и признанный лидер республиканцев Т. Дьюи, заявивший в октябре 1950 года, что предпочитает его любому другому кандидату. Дуайт и в этот раз решил открыто не демонстрировать свою позицию и даже намекнул, что слишком стар для высшей государственной должности. В разговорах же с глазу на глаз он всё более твердо высказывался в том смысле, что, если будет «общее пожелание», с гордостью примет предложение Республиканской партии. Таким был, в частности, смысл разговора Эйзенхауэра с Уинтропом Олдричем, президентом крупнейшего банка «Чейз», посетившим его в Париже в мае 1951 года в качестве личного представителя Дьюи.

Наступил високосный 1952 год. На следующий день после первого понедельника ноября должны были, согласно американской традиции, состояться президентские выборы. И республиканские политики, и друзья Эйзенхауэра ждали от него прямых заявлений о вступлении в политическую борьбу. Он, однако, продолжал оставаться «в засаде». Дело дошло до того, что популярный журнал «Макколл» предложил генералу 40 тысяч долларов за одно слово «да» в ответ на вопрос, является ли он республиканцем. Ответа не последовало.

Когда же давление со стороны тех, к чьему мнению прислушивался Эйзенхауэр, стало всеобщим, он продемонстрировал своим сторонникам давным-давно забытую статью № 600/10 Правил вооруженных сил США: «Лица, несущие службу в регулярной армии и находящиеся при исполнении обязанностей, могут принять выдвижение на общественную службу лишь в том случае, если выдвижение произошло без прямого или косвенного участия или ходатайства с их стороны». На этом основании Эйзенхауэр настаивал, чтобы его друзья приняли меры в этом направлении — разумеется, если они действительно желают его баллотирования.

В Соединенных Штатах президентским выборам предшествуют первичные выборы, так называемые праймериз, которые проводятся в части штатов каждой партией, чтобы определить, какого кандидата предпочитают избиратели. Праймериз оказывают немалое влияние на решение национального партийного съезда.

Первые праймериз Республиканской партии должны были состояться в небольшом штате Нью-Гемпшир 11 марта. Без ведома Эйзенхауэра по инициативе влиятельного деятеля Республиканской партии Генри Лоджа его имя было включено в бюллетень. Эйзенхауэр собрал половину голосов, его главный соперник сенатор Тафт — 38 процентов, а еще один кандидат Стассен — семь процентов. История повторилась 18 марта в Миннесоте. В обоих случаях Дуайт сохранял молчание, во всяком случае не возражал против включения его имени в списки для голосования.

Вслед за этим в крупнейшем зале Нью-Йорка «Медисон сквер-гарден» прошел митинг в поддержку кандидатуры Эйзенхауэра, на котором присутствовало около 15 тысяч человек. Организаторы из числа эйзенхауэровской «банды» подчеркивали, что митинг состоятся вопреки усилиям городской администрации, состоявшей из демократов. Тщательно организованный и буквально поставленный, как спектакль, опытными режиссерами массовых зрелищ, он прерывался многократными хоровыми выкриками участников: «We want Ike!» («Мы хотим Айка!») Женщины кричали: «I like Ike!» («Мне нравится Айк!») Эти «лозунги» вряд ли импонировали самому Айку, но специалисты по агитации среди широких масс считали их весьма удачными; позже они стали повсеместными. Появились значки с портретом Эйзенхауэра и надписью «I like Ike!», которые бесплатно раздавались всем желающим.

Митингу был посвящен двухчасовой фильм, транслировавшийся по всей стране. Известная летчица Жаклин Кокран, одна из самых известных женщин-пилотов, которая была в числе организаторов митинга в Нью-Йорке, привезла фильм в Париж. (В следующие месяцы Кокран будет активно участвовать в избирательной кампании в пользу Эйзенхауэра и ее неутомимая агитационная и организационная работа сыграет немалую роль в привлечении на сторону Айка женщин, которые в свою очередь оказывали влияние на своих мужчин.)

Кокран рассказала Дуайту, что о митинге объявили всего за четыре дня, но зал не смог вместить всех желающих, которые, несмотря на «некоторую театральность», горячо поддерживали его кандидатуру.

Похоже, Жаклин Кокран была недалека от истины, когда назвала свою встречу с Эйзенхауэром переломным моментом в его отношении к вступлению в предвыборную гонку. Они вместе посмотрели фильм, а во время ужина Кокран провозгласила первый тост: «За президента!» Она рассказывала: «Я была первым человеком, который произнес эти слова по отношению к нему, и у него брызнули слезы… Потом он стал говорить о своей матери, об отце и своей семье, но особенно о своей матери, и говорил целый час». Закончил он монолог словами: «Вы можете сказать Биллу Робертсону, что я готов к погоне».

Через несколько дней, возвратившись на родину, Жаклин, полная сил и готовая к борьбе, написала Эйзенхауэру восторженное письмо: «Я просто не в состоянии выразить, как благодарна Вам за отведенное мне время, внимание и терпение во время моего недавнего визита. Я всегда буду считать себя в числе тех, кто получил это великое преимущество. Я уверена, что если народ Америки познакомится с Вашими идеями, философией и идеалами, не будет сомнения, каково будет голосование на республиканском съезде, потому что, независимо от политики, я верю, что американский народ совершит марш в Чикаго (там должен был пройти партийный съезд. — Г. Ч., Л. Д.) и потребует Вашей номинации от республиканцев. Я убеждена, как и многие другие, что если эта номинация произойдет, Вы будете нашим следующим верховным главнокомандующим. Лично я уверена, что Вы будете нашим вторым Линкольном».