Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного - Робер Мантран Страница 70

В рассматриваемую эпоху не появилось ни одного заслуживающего упоминания юридического или, вернее, религиозно-юридического труда. Ни о каком развитии правовой мысли говорить, стало быть, не приходится, а ее закоснелость, пожалуй, наиболее наглядным образом иллюстрируется следующим историческим фактом: в XVI веке трое улемов, ученых в области богословия, а именно Кабиз-и Аджеми, Хамза и Надажли Сары Абдуррахман, предстали перед судом по обвинению в проповеди взглядов, противоречащих исламскому вероучению, были признаны виновными, приговорены к смертной казни и казнены. Возможно, они были предвестниками мусульманского вольнодумства. Но в любом случае их пример не нашел подражателей: верующие и их духовные руководители не испытывали потребности выйти за пределы, очерченные концепциями, которые передавались из века в век от одного поколения образованных людей к другому; господство конформизма оставалось безраздельным.

Единственная область, в которой можно констатировать истинный ренессанс и в художественном замысле, и в технике исполнения, — это зодчество. Богатство Империи, порожденное завоеваниями, желание султанов XVI века связать свое имя с монументальными сооружениями, которые послужат символом победы ислама на этой в прошлом христианской земле и позволят постоянно растущему числу мусульман возносить молитвы в достойных зданиях — все это повлекло за собой настоящую строительную лихорадку, которая проявила себя в первое десятилетие XVI века и еще длилась в первое десятилетие следующего столетия. Если не считать мечеть Завоевателя, воздвигнутую в Константинополе на месте разрушенной церкви Святых Апостолов, все большие султанские мечети построены в XVI веке: мечеть Баязида II (1505), Селима I (Селимийе) (1522), Сулеймана Великолепного (Сулейманийе) (1550–1557), Шехзаде (1544–1548), Ени Валиде Джами (ее строительство начато еще в XVI веке и завершилось только в 1665 году, что не помешало ей быть яркой представительницей стиля именно предыдущего столетия) и, наконец, мечеть Ахмета I (Голубая Мечеть), возведенная, правда, в первые два десятилетия XVII века (1609–1616), но продолжающая зодческую традицию своих предшественниц.

В этих мечетях поверхностные наблюдатели отказывались видеть что-либо иное, кроме откровенного подражания церкви Святой Софии, отвергая самую мысль о возможности творческой самобытности у турецких архитекторов. Столь категоричная позиция свидетельствует лишь о почти полном невежестве относительно основ мусульманской религии, о незнании турецких архитектурных традиций, которые сложились в Анатолии еще до завоевания Константинополя, и о недостатке наблюдательности, который у профессиональных наблюдателей особенно плачевен. Нельзя, конечно, отрицать того, что турецкие зодчие вдохновлялись образцом Святой Софии, но между констатацией этого очевидного факта и утверждением того, что они просто-напросто рабски скопировали этот образец, имеется некоторая дистанция. Объективное изучение вопроса приводит к тому выводу, что как в здании, взятом в целом, так и в деталях различие между двумя стилями выступает вполне отчетливо. Все же следует признать, что турецкие архитекторы восприняли византийскую идею обширного, под куполом, центрального зала. Однако, исходя из нее, они привнесли много нового и оригинального — прежде всего в концепцию здания мечети как единого целого. Первый пример такого творческого сочетания был подан архитектором, который сооружал уже мечеть Баязида II (построена в 1501–1505) и имя которого предположительно Якуб Шах. Именно за ним последовала через все столетие череда блестящих зодчих, из которых самым гениальным и самым творчески плодотворным по праву признан Синан (1486–1578). Некоторым очень хотелось бы видеть в Синане грека по происхождению, который отуречился еще в юности ради получения хорошего образования. В действительности же, как это можно ныне считать доказанным, он родился в турецкой семье неподалеку от города Кайсери. Он еще в молодости перебрался в Стамбул, где некоторое время был строительным рабочим, потом поступил в армию, где также был задействован в строительных работах; проявил себя в них с лучшей стороны, так что ему поручалось выполнение все более важных заданий. Он строил мосты, разнообразные здания (мечети, медресе и пр.) в Румелии. Вызванный в Стамбул Сулейманом Великолепным, он приступил к сооружению больших мечетей; сам он говорил, что строительство Шехзаде — дело ученика, строительство Сулейманийе — дело подмастерья (рабочего), а вот строительство мечети Селимийе в Адрианополе — это уже дело мастера. «Своим» мечетям он смог придать неизъяснимую прелесть и благородство, найдя необходимые пропорции для увенчивающих их куполов, которые, несмотря на величину, никогда не кажутся тяжелыми. Расположение ярусами куполов и поддерживающих их полукуполов, устремление к небесам стройных минаретов еще более усиливают впечатление элегантности и легкости, которого редко достигают другие мечети, рассыпанные по всему мусульманскому миру. Энтузиазм, вызванный творениями Синана, был настолько велик, что во всех землях османского мира строились мечети, в большей или меньшей степени воспроизводившие великолепные образцы, созданные великим мастером. Это увлечение таило в себе и серьезную опасность: последователи Синана, осуществляя свои собственные проекты, заботились лишь о том, чтобы последние находились в полном соответствии с раз заданным каноном. «Стиль Синана» стал тем самым главным препятствием на пути к возникновению новых архитектурных стилей. Мечеть султана Ахмета прекрасна, но это уже лебединая песня турецкого классического зодчества. Ее возведение отмечает собой окончание строительной лихорадки: экономические трудности, обеднение Империи приводят к тому, что строительство мечети Ени Валиде Джами, начатое еще в XVI веке, затянулось на 70 лет. В течение XVII века было построено всего несколько больших зданий, но и они не имеют своего «лица», то есть лишены какого-либо своеобразия; все они в точности повторяют ту или иную, слишком хорошо известную, великую модель. Застой распространяется и на область искусства, после того как поразил правительственные круги.

То же самое нужно сказать и о прикладном искусстве, в частности декоративном. Селим I и Сулейман Великолепный, стремясь украсить свои резиденции, дворцы, мечети, дали мощный импульс возрождению и расцвету старинного керамического производства, которое и прежде знало в Турции периоды значительного подъема, — в XIII веке в Конье, в XIV–XV веках в Бурсе. Селим I, выведя ремесленников-гончаров из Тебриза, основал для них мастерские в Изнике (Никее) и Стамбуле, на побережье Золотого Рога. Именно эти мастерские прославили Турцию своей продукцией — фаянсовыми изразцами, украшенными роскошным и тонким декором в виде растительного орнамента и арабесок. Поражает чистота тонов росписи, в которой преобладают цвета — голубой, фиолетовый, желтый и в первую очередь знаменитый «красный как томаты», который вообще характерен для фаянсов той эпохи. Расписанная в таких тонах фаянсовая «ковровая» плитка украшает интерьер некоторых комнат в султанских дворцах, некоторых мечетей (Рустем-паши, Соколлу Мехмет-паши, султана Ахмета и др.). Однако как и зодчество, керамическое мастерство кончило тем, что застыло в раз заданных формах, ограничившись тиражированием ряда заранее заданных образцов, успех которым гарантирован. С другой стороны, недостаток денежных средств препятствует набору и обучению новых ремесленников — вот так мало-помалу теряется не только тонкий вкус, но и высокая техника исполнения, а продукция некогда прославленных мастерских делается посредственной.