Венец - Сигрид Унсет Страница 72

Колосья ячменя за плетнем блестели на солнце, отливая шелком и серебром. Сквозь журчанье реки до Кристин время от времени доносился со стороны лугов на острове звон кос – то железо иногда ударялось о камень. Отец и работники спешили поскорее покончить с сенокосом. Ведь нужно было еще столько дел переделать, готовясь к ее свадьбе.

Пахло теплой бардой, и резкая вонь шла от свиней – Кристин снова почувствовала тошноту. А от полуденного зноя кружилась голова и во всем теле чувствовалась слабость. Побледнев и выпрямив спину, сидела Кристин, ожидая, когда это пройдет, – она не хотела, чтобы ее опять стошнило.

…Так она еще никогда себя не чувствовала. Напрасно она старалась утешить себя: это еще не наверное, может быть она ошиблась… "То, что находилось между чаном и ею…"

…Восемнадцать оленей… Почти двести свадебных гостей… Людям будет над чем посмеяться, когда станет известно, что все это затеяно только ради беременной бабы, которую надо было выдать замуж поскорее!

…Ох. нет!.. Она отбросила пряжу в сторону и вскочила на ноги. Прислонилась лбом к стене пивоварни, и ее начало рвать в крапиву, буйно разросшуюся вдоль стены. Крапива кишела коричневыми гусеницами – при виде этого Кристин затошнило еще сильнее.

Она провела руками по влажным от пота вискам. Ох, нет, так это и есть!..

Их должны повенчать во второе воскресенье после Михайлова дня, а свадьба будет праздноваться в течение пяти дней. До этого времени остается еще свыше двух месяцев. Тогда, вероятно, у нее уже очень будет заметно – и мать и другие замужние женщины обязательно увидят. Они всегда так догадливы в этих случаях, всегда знают, если какая-нибудь женщина беременна, за целые месяцы до того, как Кристин наконец сообразит, по каким признакам они это видят. "Бедняжка, она так поблекла!.." Кристин нетерпеливо потерла себе щеки, почувствовав, что они бескровны и бледны.

Прежде, правда, она очень часто думала, что это обязательно случится рано или поздно. И не так, уж этого боялась. Но тогда все было бы совсем иначе, чем теперь, – ведь тогда они не могли и не должны были отдаться друг другу законным образом.

Считалось, – да, конечно. – тоже и позорным и грешным, но если молодые люди не хотели позволить, чтобы их насильно разлучали, то это скоро забывалось, и люди говорили о них с радушием. Ей бы тогда не было стыдно! Но если так бывает между женихом и невестой, то тогда над ними только смеются, глупо шутят. Она и сама понимала, это смешно; вот теперь в пиво намешают вино, будут колоть скот и печь и варить на свадь6у, чтобы слава об этой свадьбе прогремела по всей округе, а ее, невесту, начинает тошнить от запаха еды, и она в холодном поту забирается за сараи да пристройки и там ее рвет…

Эрленд… Она гневно стиснула зубы. Он должен был бы избавить ее от этого. Потому что ведь она не хотела. Он должен был бы помнить, что раньше, когда будущее было для них так неявно, когда она ни на что не могла надеяться, кроме его любви, тогда она всегда, всегда с радостью предоставляла себя его желанию! Он должен был бы оставить ее в покое сейчас, когда она пыталась ему отказать, потому что ей казалось, что нехорошо брать себе что-либо украдкою после того, как отец соединил им руки в присутствии их родичей как жениху и невесте. Но он все таки взял ее, почти насильно, со смехом и ласками; и она не в силах была показать ему, что сопротивлялась и отказывала по-настоящему,

…Она вошла в пивоварню и взглянула на пиво, потом опять вернулась к плетню и задумалась, облокотившись на него. Колосья ячменя тихо покачивались от легкого дуновения ветра. Кристин не могла припомнить, чтобы когда-нибудь видела хлеба такими богатыми и буйными, как в этом году… Вдали поблескивала река, слышен был голос Лавранса, кричавшего что-то – слов нельзя было разобрать, но работники на острове смеялись.

Если пойти к отцу и сказать ему? Не лучше ли бросить все эти приготовления и в тишине соединить нас навеки с Эрлендом без церковного венчания и большого празднества, – раз теперь все дело только в том, чтобы ей получить звание супруги пока всем не стало ясно, что она носит уже под сердцем ребенка от Эрленда.

Он тоже подвергнется, насмешкам. Эрленд, как и она сама – или даже еще больше. Ведь он-то уже не юноша. Но он сам желал этой свадьбы, ему хотелось видеть Кристин невестой в шелку к бархате, с высокой золотой короной на, голове, – он хотел этого и вместе с тем хотел обладать ею во все эти сладкие тайные часы! Она исполняла его желания всегда и во всем. И должна была продолжать исполнять его волю и в этом.

Но в конце концов он убедится, что никто не может получать и то и другое одновременно. Он столько говорил о большом рождественском празднике, который он устроит в Хюсабю в первый год, когда она войдет хозяйкой к нему в дом, – тогда он покажет всем своим родичам, и друзьям, и жителям окрестных приходов, вплоть до самых отдаленных, какая ему досталась красивая жена. Кристин насмешливо улыбнулась. Да, такой пир будет очень кстати на нынешнее Рождество!

Это произойдет около дня святого Григория. Вихрь мыслей закружился в ее мозгу, когда она произнесла про себя, что около дня святого Григория она родит ребенка. Она немного страшилась и этого – она помнила пронзительные крики матери, резко звеневшие над всем домом в течение двух суток, когда Ульвхильд появлялась на свет. В горах, в Ульвсволде, умерли от родов одна за другой две молодые женщины, и первая и вторая жены Сигюрда из Лоптсгорда, и ее собственная бабушка по отцу, в честь которой ей дали имя…

Но не в страхе было дело. Она так часто думала за эти годы, каждый раз, когда замечала, что все еще не беременна, что, может быть, это послужит наказанием ей и Эрленду. Что она навсегда так и останется бесплодной. Тщетно будут они ждать да ждать того, чего раньше так боялись, будут надеяться так же напрасно, как раньше беспричинно страшились! Пока наконец не узнают, что придет время, когда их вынесут из его дома и род Эрленда заглохнет; ведь его брат – священник, а те дети, которые сейчас у Эрленда, никогда не смогут наследовать отцу. Мюнан Увалень и его сыновья въедут и сядут на их хозяйское место, а имя Эрленда будет выкинуто и забыто в его роду.

Она крепко прижала руки к животу. Там было оно – между плетнем и ею, между чаном и ею! Между нею и целым миром был он – законный сын Эрленда! Она уже испробовала способ, о котором однажды при ней говорила фру Осхильд, – пробу крови из правой и левой руки. Она носит сына. Что-то он ей принесет? Она вспомнила своих мертвых братцев, горестные лица родителей при упоминании о них, вспомнила все те дни, когда видела отчаяние родителей из-за Ульвхильд, ту ночь, когда Ульвхильд умерла. И подумала обо всем том горе, которое причинила им, об измученном лице отца… И все же не видно еще конца горю, которое она причинит отцу и матери…

И все-таки, все-таки! Кристин уронила голову на руку, лежавшую на плетне; другую руку она продолжала держать на животе. Хотя бы это и принесло ей новое горе, хотя бы это и причинило ей смерть, но она предпочитает умереть, родя Эрленду сына, чем знать, что когда-нибудь они оба умрут, и дома останутся после них пусты, и хлеба будут колыхаться для чужих…