Великая степь. Приношение тюрка - Мурад Аджи Страница 72

Батый возмечтал стать православным, его брат Берке – мусульманином, Хубилай – буддистом, Мамай – вообще католиком… Их души разложили враги. И великие победы Чингисхана оказались напрочь перечеркнутыми. Больше того – о них забыли сами тюрки.

Нельзя сомневаться в Боге. Сомнения – это смерть.

В Золотой Орде чуть покачнулась вера, и – исчезло единство. В тот момент и погибла страна. Сама. Ее вроде бы никто не побеждал, никто не подталкивал к пропасти. Точно так пала Орда в Китае…

Хубилай на старости лет стал буддистом, взял китайское имя Шуцу, свою династию назвал по-китайски – Юань. Даже духа тюрков не оставил в Китае. Чингисхана сделал китайским национальным героем.

Поныне чтят в Китае своего любимого Хубилая. Помнят, как он засеял степной полынью задний дворик дворца. И, указав на крошечный лужок, что зеленел среди каменных стен, сказал по-китайски детям: «Это – трава смирения. Глядя на нее, вспоминайте предков».

…Смирением завершалось средневековье в тюркском мире.

Это второе издание книги «Дыхание Армагеддона». Первое, рожденное вопросами читателей, вышло в свет в 2006 году и было своеобразным продолжением книги «Тюрки и мир: сокровенная история». Шло время, а вопросы множились, в том числе и у автора. Это потребовало нового осмысления темы. И на свет появилась работа «Без Вечного Синего Неба», в которой вопросы, затронутые в «…Армагеддоне», нашли свое продолжение.

Но жизнь не стоит на месте – у автора возник замысел следующей книги. Однако обстоятельства вынудили его прекратить активную творческую деятельность. Замысел новой книги оставался нереализованным. А потому возникла идея выпустить второе издание «…Армагеддона», дополненное и переработанное. В него вошли материалы, которые до этого нигде не публиковались, в том числе сюжетная композиция пьесы (художественного фильма) «Царь Аттила» и сценарий документального фильма о Кавказской Албании.

(беседа с читателем)

– Мурад Аджи человек известный в тюркском мире, ваши книги очень популярны. Скажите, что такое история? И почему вы, географ, увлеклись ею?

– Буду откровенным, мне интересна не история, а уроки, которые извлекаются из нее, ибо «опыт учит», говорили древние.

Чем дольше жил я на свете, тем больше убеждался: российские историки, начиная с Татищева и Карамзина, лакировали прошлое. «…Где пятна грязи – выведут, затрут, где крови не отмыть – ее закрасят. И чистое чело обезобразят, и лоб преступный нимбом обведут», – сказал поэт об их удивительном творчестве.

Анализом прошлого никто не занимался. Именно анализом! Это, к сожалению, у нас в традиции. Проку от такой истории мало. Можно обмануть себя, можно обмануть других, но ради чего? Опыт не учит. Пустое перечисление исторических событий – это еще не история.

Анализ прошлого, с моей точки зрения, позволяет оценивать настоящее и будущее, потому что время неразрывно: вчера продолжается сегодня. И будет жить завтра! На этом, кстати, строится мировоззрение буддизма – самой миролюбивой религии. И не только буддизма. Незнание себя, своих корней привело Россию к печальному результату: в самой богатой стране мира живет самый нищий народ.

С XVII века реформируют страну, никто из нормальных людей уже не понимает смысла реформ, тем не менее их проводят с упорным постоянством. Хотя только слепой не заметит, что после каждой реформы становилось хуже… Мы не способны даже на реальную оценку своего настоящего, не говоря о будущем. А почему? Потому что у России «лакированное» прошлое. Нечего анализировать, не на чем учиться.

Мало кто знает, но модель, по которой писали свои труды Карамзин, Соловьев, Рыбаков, разработали иезуиты. Ее внедрил в умы россиян их идеолог Яков Брюс – откуда и как появилась его «Кабинетная летопись», никто не знает. Но она стала лекалом для остальных. По нему под руководством Брюса первый русский историк Василий Татищев в XVIII веке создавал фундаментальный труд «История Российская с самых древнейших времен», где логика и факты пришли в вопиющее противоречие друг с другом.

Тогда и прижилось незнание, а в общество пришел раскол.

Концепция «Истории…» Татищева вульгарно придумана. Против нее, вернее против иезуитского вторжения в русскую жизнь, восстал Михаил Васильевич Ломоносов, но его труд даже не опубликовали при жизни – зачитали. Он бесследно исчез, как исчезло многое из прошлого России.

Потеряны не века, а патриархальные тысячелетия. Самые выдающиеся. Их просто обрубили, придумав IX век, Киев и славян.

Исчезло из обихода упоминание о державе, предшественнице Киевской Руси, которую называли Дешт-и-Кипчак. Эта держава и есть наша Родина. Со времен царя Аттилы она простиралась от Байкала до Атлантики, была самой могущественной страной, ей платили дань Римская империя, Византия, Китай. Но кто из российских историков внятно сказал о ней? Никто.

– А Лев Николаевич Гумилев? Он же говорил о Великой Степи.

– Говорил. Но ровно столько, сколько позволяла цензура. Из его работ выводов о той стране не сделать, потому что она служила ему лишь фоном для философских построений. Не более. Конкретно о ней ученый говорил крайне мало. Запрещали.

Конечно, Гумилев близко подошел к теме «правдивой истории», но не погрузился в нее – не сумел… Чтобы осмыслить Средневековье, я штудировал труды не Гумилева, а англичанина Эдуарда Гиббона, лучше которого о той эпохе, пожалуй, не сказал никто. Одолел все семь томов, на которые ополчилась Церковь.

Вот она, правда, ее не смог задушить даже Ватикан.

Нет, я не ученик Гумилева, не его продолжатель, хотя многие читатели и называют меня так, я есть я, мы жили в разное время. Он работал под мечом цензуры, я – в условиях видимой свободы. У меня больше возможностей, значит, могу и должен сказать больше.

– Откуда такая уверенность, а также средства, возможности?

– От Неба, им живу… Ведь все начиналось, как в сказке, написал «Мы – из рода половецкого!», потом «Полынь Половецкого поля». Каждую издал пятидесятитысячным тиражом, распродал, расплатился с долгами. Стал работать дальше… Мог ли Гумилев сделать подобное?

А у меня получилось, слава Всевышнему.

Конечно, денег не прибавилось, но чувство уверенности обрел – людям интересна моя работа, а это уже много. Значит, могу стать профессиональным писателем, если есть читатели. Мои читатели! Им, как и мне, после этих книг стало интересно жить, мы дышали воздухом, напоенным полынью, познавая неизведанное прошлое в экспедициях, в архивах, в фондах библиотек.

Быть свободным приятно, но очень ответственно. В каждой новой книге чем глубже погружался в тему, тем острее чувствовал ответственность за сказанное. Поэтому первое правило, которое я взял для себя, не лгать. Не подстраиваться, не угождать даже себе. Писать правду. Приятную и неприятную. У меня нет права на оценку фактов, которые беру только из серьезных источников, у меня есть одно право – изложить факты так, чтобы о них судил читатель. Все.