Визбор - Анатолий Кулагин Страница 73

Мы вышли из зоны циклона, Из своры штормов и дождей. У всех появилась законно Одна из бессмертных идей: Гранёных стаканов касанье — Как славно, друзья, уцелеть! Оставил циклон на прощанье Лишь вмятину в правой скуле. («Мы вышли из зоны циклона…», 1980)

На то и дано поэту творческое воображение, чтобы он мог мысленно перенестись из уютной переделкинской дачи в хорошо знакомый ему, но в данный момент географически далёкий мир «штормов и дождей»… Впрочем, и дачный уют, «по Визбору», был не совсем обычным. Живя в Переделкине, он облюбовал себе стоявшую на участке баньку, перенёс туда радиоприёмник и пишущую машинку и там работал. Чем меньше комфорта — тем уютнее.

Ещё снимали дачу в Быкове (по Рязанскому направлению), во Внукове (невольно получалось, что по соседству с аэропортами, с любимыми визборовскими самолётами). Внуковский посёлок был не литературным, а скорее музыкальным: там жили в своё время композиторы Дунаевский и Александров (автор знаменитой песни «Священная война»), киноактриса Любовь Орлова, которую вся страна знала по довоенной комедии «Волга-Волга», легендарный Утёсов… Теперь в этих домах жили другие люди, но Визбор любил прогуливаться с Ниной по этой улице посёлка и рассказывать ей о знаменитостях. Казалось — вот-вот появится, например, «Леонид Осипович» на крыльце своей дачи — «как будто бы рядом стоит». Нина поражалась: откуда он всё это знает?.. В 1979 году во Внукове по соседству поселился давний друг-альпинист Юра Пискулов с женой Любой. Похлопотала за них Нина, договорившись с хозяевами участка о сдаче небольшого флигеля. Отдых получился компанейский.

Вообще с возрастом дачная жизнь привлекала Визбора всё больше. Без конца разраставшийся забензиненный мегаполис уже не походил на уютную (как теперь ему казалось) Москву его детства и юности и тяготил поэта, давил, мешал творчеству и просто нормальному человеческому дыханию. Визбор и в городе любил создать себе обстановку, близкую к природной.

Любил завтракать не в кухне, как это делают все горожане, а на балконе, где Нина специально для него разводила цветы. Как раз лето они обычно проводили в городе (Визбор, правда, уезжал на какое-то время в горы). Ведь снять подмосковную дачу в тёплое время года было дорого, а с осени до весны — реально. Тем более что у зимней загородной жизни есть большой плюс: можно каждый день ходить на лыжах…

Пристрастие Визбора к дачному бытию выдаёт, кажется, его подспудную тягу к домашнему очагу, при всей «бездомности» поэта, журналиста, кинематографиста кажущуюся неожиданной. Нина Филимоновна вспоминает, что он, например, мечтал иметь камин, возле которого так замечательно сидеть в холодные вечера и читать, слушать музыку, разговаривать… Камин — символ уюта. Если на даче, которую они снимали, имелся камин, то Визбор любил его затапливать. Был эпизод, когда они затопили камин, а он оказался неправильно сложен. Пошёл ужасный дым, они испугались, что дача сгорит… Но было и другое: как-то, в один зимний вечер, Визбор при затопленном камине сидел и работал за машинкой, тихо журчало радио, где передавали какую-то классическую мелодию, а Нина штопала под настольной лампой его носок — только-то. Вдруг он прервался и произнёс: «Это самая счастливая минута в моей жизни». Будучи поэтом, он умел видеть поэтическое в житейских, казалось бы, мелочах. И превращать их в стихи…

Какая музыка была, Какая музыка звучала! Она совсем не поучала, А лишь тихонечко звала. Звала добро считать добром И хлеб считать благодеяньем, Страданье вылечить страданьем, А душу греть вином или огнём. («Наполним музыкой сердца!..», 1975)

Эту песню Визбор посвятил одному из своих, как мы помним, любимых поэтов — Александру Межирову, автору стихотворения «Музыка», зачин которого здесь как раз и обыгран: «Какая музыка была! / Какая музыка играла, / Когда и души и тела / Война проклятая попрала».

Визбору хотелось иметь собственный, а не съёмный, дачный уголок. Но такое приобретение супругам было, увы, не по карману. Дача стоила 30 тысяч рублей — сумма для них невообразимая. Иной раз начинали мечтать: продадим то, продадим это (у Нины оставалось кое-что от прежней, сравнительно обеспеченной, супружеской жизни)… Но денег всё равно не хватило бы. Однажды (шёл 1982 год) он приехал с Аркадием на место запланированного строительства дачи для семейства Мартыновских и с затаённым чувством «белой» зависти произнёс: «Доброе дело — строить дом». Аркадий в ответ: «Мы тебе здесь комнату выделим, будешь приезжать и работать». Однако не получилось почему-то «приезжать и работать», хотя на даче у друзей Юрий Иосифович бывал, как-то даже вёз их оттуда на своих «жигулях» в Москву. Был сильный гололёд, а Визбор любил «гонять» на скорости, выжимал иногда по 100 с лишним километров в час, и они нечаянно въехали — ещё и на глазах гаишника — по такой скользи в стоявшую «на светофоре» заграничную машину с японцем за рулём. Но артистичный Визбор так повернул дело, что этот японец чуть ли не оказался виноватым…

Своей же дачей при жизни Визбора супруги так и не обзавелись. Дом в Пахре Нина Филимоновна приобретёт уже после его кончины.

Но отдыхали супруги не только в Подмосковье. «Да, наша молодость прошла, / Но знаешь, есть одна идея у меня: / Давай забросим все дела / И съездим к морю на три дня». Почему же на три? Можно и подольше. В 1981 году они ездили на море, в Туапсе, и этой поездке почитатели поэта обязаны одной из самых замечательных его песен, поздним шедевром его любовной лирики. Она называется — «Леди».

История этой песни началась, правда, не там и не тогда. У неё есть авторский подзаголовок: «Песня, начатая в Восточно-Сибирском море и дописанная на Чёрном море». Соответственно этому она имеет и две авторские даты: 1979–18 августа 1981 года. В Восточно-Сибирском море Визбор оказался в командировке (о новом месте его работы будет сказано в следующей главе). А в Туапсе летом 1981-го отправилась большая компания из четырёх семей: кроме Визбора с Ниной и Мартыновского с женой и дочкой, ещё Татьяна и Сергей Никитины с сыном и семейство Лупиковых. Жили на базе отдыха в хорошем домике, где все в полном составе и поместились. Аркадий Леонидович вспоминает, правда, что большого «курортного» единодушия в компании не было: пары держались как-то наособицу. Может быть, на пятом десятке лет отдыхать уже лучше порознь, без больших компаний? Но важно в те августовские дни было другое: здесь, в Туапсе, и была завершена долго ждавшая своего часа песня, в которой органично соединились северные и южные поэтические впечатления её автора:

О, моя дорогая, моя несравненная леди! Ледокол мой печален, и штурман мой смотрит на юг, И представьте себе, что звезда из созвездия Лебедь Непосредственно в медную форточку смотрит мою. Непосредственно в эту же форточку ветер влетает, Называвшийся в разных местах то муссон, то пассат, Он влетает и с явной усмешкою письма читает, Не отправленные, потому что пропал адресат. Где же, детка моя, я тебя проморгал и не понял? Где, подружка моя, разошёлся с тобой на пути? Где, гитарой бренча, прошагал мимо тихих симфоний, Полагая, что эти концерты ещё впереди? И беспечно я лил на баранину соус «ткемали», И картинки смотрел по утрам на обоях чужих, И меня принимали, которые не понимали, И считали, что счастье является качеством лжи…

Здесь есть строчка, приоткрывающая поэтическую и биографическую тайну необычной песни. «Не отправленные» письма и «пропавший адресат» — это отголоски досадного недоразумения, которое произошло между Юрием и Ниной как раз в 1979 году. Он поехал на Север на следующий день после того, как жена, перенёсшая срочную операцию, выписалась из больницы. Она обиделась, и пока он плавал в северных водах, отправилась с друзьями в Крым. Обида улеглась, возвращалась Нина в «мирном» настроении, но в своём почтовом ящике обнаружила стопку визборовских телеграмм, которые приходили в её отсутствие и ответа на которые он, естественно, не получал! Что же он должен был при этом думать там, в Восточно-Сибирском море? Но всё в конце концов утряслось и разъяснилось.