Ганнибал - Серж Лансель Страница 73

Консулат Сципиона (205 год)

Из Испании Сципион вернулся победителем в конце 206 года. Первым делом ему предстояло выступить с отчетом перед сенатом. Согласно правилам, встречая боевого военачальника после очередной кампании, сенат собирался на заседание вне городских стен, на Марсовом поле, точнее, в храме Беллоны, расположенном неподалеку от «портика Октавии», чьи развалины сохранились до наших дней. Сципион не жалел красок, расписывая свои успехи, и надеялся удостоиться триумфа. Увы, согласно традиции, на триумф не мог рассчитывать даже самый прославленный полководец, если в его «послужном списке» пока не фигурировала должность консула или хотя бы претора. Сципион не стал настаивать на своих правах и вошел в Рим пешком. Здесь он торжественно внес в государственную казну груду серебряных слитков весом 14 342 фунта — почти на миллион динариев! — и энное количество серебряных монет.

Триумф, в котором ему отказал сенат, дожидался его на городских улицах. Приближалось время выборов на 205 год, и в Рим устремились массы народу, спешившие не столько принять участие в работе комиций, сколько, как утверждает Тит Ливий (XXVIII, 38, 8), поглазеть на Сципиона. Горожане осаждали его дом, расположенный за Tabernae Veteres — Старыми лавками, на границе форума. Впоследствии на этом самом месте появится базилика Семпрониев, а еще позже, во времена Цезаря, базилика Юлиев. Стоило ему явиться в Капитолий, — мы помним, что он имел привычку уединяться для молитвы в этом храме, — как его немедленно окружала толпа зевак. Исполняя обет, данный еще в Испании, Сципион принес в жертву Юпитеру сотню быков. Но вот начались выборы. Работой комиций руководил консул, срок полномочий которого подходил к концу, патриций Л. Вентурий Филон, друг семейства Корнелиев Сципионов. Новым консулом был избран Сципион, его коллегой стал П. Лициний Красс. Красс принадлежал к плебейскому сословию, но его семья владела таким огромным личным состоянием, что окружающие присвоили ему прозвище Богач (Dives), которое впоследствии носили и все его потомки, включая того Красса, что вместе с Цезарем и Помпеем на закате Республики вошел в первый «триумвират». Тот же Лициний Красс с 212 года занимал должность верховного понтифика, высшую в римской религиозной иерархии, в силу чего не имел права покидать италийскую землю. Поэтому весной 205 года, когда вновь избранные консулы решали вопрос о провинциях, обошлось без жеребьевки: Крассу достался Бруттий, где все еще хозяйничал Ганнибал, а Сципиону — Сицилия.

Почему именно Сицилия? Видимо, потому, что этот остров, уже подчинившийся Риму, рассматривался здесь как удобная «подножка», вспрыгнув на которую можно было добраться и до Африки. В сущности, повторялась ситуация 218 года, когда второй консул Тиберий Семпроний Лонг прибыл сюда для подготовки будущего вторжения в Африку, с той лишь разницей, что теперь, после утраты независимости Сиракузами, римляне чувствовали себя в Сицилии еще более уверенно. Сципион добивался консулата, чувствуя за собой поддержку плебса и вынашивая замысел переноса войны в Африку. Вскоре этот вопрос уже обсуждался в сенате. Сенаторскую оппозицию этому проекту, по свидетельству Тита Ливия (XXVIII, 40–42), выразил Фабий Максим. Как старейший член сената (до смерти ему оставалось два года), он занимал почетную должность «принцепса» и руководил заседанием. Он же имел право выступать первым по любому вопросу. Высказываясь против африканской кампании, Фабий Максим настойчиво подчеркивал, что за 12 лет войны сельское хозяйство Италии пришло в упадок, что колонии и союзные Риму государства и так принесли на ее алтарь слишком много жертв. По его мнению, вместо всяких рискованных авантюр следовало напрячь оставшиеся силы и поскорее изгнать Ганнибала с италийской земли, тем более что его уже удалось вытеснить к самому морю и вынудить защищаться. Речь Фабия выдавала не столько зависть к военной славе молодого Сципиона, сколько глубокое беспокойство того класса римских политиков, чьи интересы выражал старик-сенатор: он смутно ощущал, что за фигурой полководца-победителя поднимается совершенно новый тип политика, все более и более склонный к опоре на простой народ. И не только на народ, но и на армию — вполне возможно, что и до Рима докатились слухи об «имперских» почестях, которые он получил от своих солдат в Испании. В целом, Фабий и клан, который он представлял, не поддерживали идеи расширения границ государства, тогда как естественным следствием военной операции на юге Сицилии стала бы политика экспансии (P. Grimal, 1975, pp. 138–139).

Отстаивая свой план вторжения в Африку, Сципион в ответной речи обратил внимание сенаторов на то, что за минувшие 50 лет ситуация коренным образом изменилась и теперь у него в руках есть козыри, которых не было у Регула, — именно его неудачную попытку вспоминал Фабий, пугая собрание всевозможными опасностями предприятия. Карфаген, говорил Сципион, ослаблен; его нумидийские союзники ненадежны и в любую минуту готовы переметнуться в другой лагерь, как, например, Масинисса; наемники, из которых состоит его армия, склонны к бунтам, как это показало недавнее прошлое. Несмотря на яркую аргументацию, речь Сципиона вызвала недоверие. Дело в том, что до сенаторов дошли слухи о готовности консула, если он не встретит поддержки, обратиться напрямую к плебисциту. Слово взял другой прославленный полководец, ветеран Кв. Фульвий Флакк, который в лоб задал Сципиону вопрос: согласен ли он с решением сената о выборе провинции или намерен перенести обсуждение дела в комиции? От прямого ответа Сципион ушел и заявил, что будет действовать в интересах государства. Сенаторы явственно ощутили угрозу «потери лица», которая неминуемо ждала их, если бы дело дошло до народного голосования. В конце концов они решили не рисковать, а Сципион согласился не посягать на их авторитет. На этих условиях он получил в качестве своей провинции Сицилию и оговорил себе право начать африканскую кампанию, если того потребуют стратегические интересы государства. Впервые в истории Рима в руках полководца оказались столь весомые полномочия.

Если не считать операции по взятию города Локры, весь 205 год Сципион посвятил подготовке к будущей войне. Сколотить дееспособную армию оказалось совсем не просто. Сенат, так и не простивший ему слишком откровенного давления на свои решения, отказался финансировать новое предприятие за счет Республики. Зато в Сицилии его ждали два легиона, составленные из солдат-ветеранов, оставшихся в живых участников битвы при Каннах. В 216–215 годах они в течение нескольких месяцев несли службу в Кампании, а затем в наказание были переброшены в Сицилию (Тит Ливий, XXIII, 25, 7). С той поры большинство из них успело искупить свою вину, а заодно и приобрести бесценный опыт, участвуя под командованием Марцелла в осаде Сиракуз. На их воинственный дух и сделал ставку Сципион. Кроме того, он объявил набор добровольцев среди умбров, сабинян, марсов и пелигнов, в результате чего его войско пополнилось еще семью тысячами воинов: практически вся Центральная Италия ответила на призыв о мобилизации. К тридцати военным кораблям, стоящим на рейде в Лилибее, он добавил еще столько же — 20 квинкверем и 10 квадрирем. Всю зиму 205/04 года спешно сооруженные суда сохли в порту Панорма (ныне Палермо). Тит Ливий (XXVIII, 45, 14–20) с энтузиазмом перечисляет всех, кто откликнулся на зов Сципиона и внес лепту в оснащение его будущей армии и флота: жители этрусского города Популонии обеспечили тяжелое железное снаряжение; Перузия и Клузий поставили дерево; население Тарквиний и Вольтерры взяло на себя изготовление килей и парусов; наконец, обитатели Арретия проявили неслыханную щедрость и снабдили полководца массой всевозможных и необходимых вещей, от ручных мельниц для зерна (солдаты получали ежедневный хлебный паек не мукой, а зерном) до дротиков, включая разнообразный инструмент, без которого не обойтись в походе — топоры, лопаты, серпы и даже корзины [110].