Так было. Размышления о минувшем - Анастас Микоян Страница 74

Примерно через год после провозглашения автономии Чечни мне вновь пришлось побывать в Грозном, чтобы подвести итоги со всеми членами ревкома и областного партийного бюро. В этот раз удалось остановить разлад между ними. Выяснилось, что трудности в организации местных Советов и связи с ними заключались в том, что все делопроизводство здесь до этого велось на русском языке, а хорошо знающих русский язык интеллигентов в Чечне было очень мало, во всяком случае, не хватало для того, чтобы занимать административные посты в советских органах. Другая часть интеллигенции знала арабскую школу, и духовенство настаивало на том, чтобы делопроизводство и культурная работа в Чечне проводились на арабском языке, который знали мусульмане. Однако подавляющая часть населения не знала ни арабского, ни русского языка. Вот почему мы добивались издания учебников на чеченском языке и организации курсов обучения чеченской письменности. Это дало свои плоды.

Другая проблема была в том, что чеченскому руководству не хватало денег, чтобы удовлетворить большие потребности в строительстве школ, дорог, не говоря уже о содержании управленческого аппарата. Ревком Чечни никаких денег от промышленности Грозного не получал. Этот город ему не подчинялся. Многие чеченцы рассматривали Грозный как чужеродное тело. Из краевых средств ревкому выделяли дотации, но они были невелики. В самой Чечне никакой промышленности не было. Кооперация была еще очень слаба.

Думая о том, как заинтересовать чеченцев в успешной работе промыслов Грозного и тем обеспечить источник доходов для ревкома Чечни, после совета с членами ревкома и Эльдерхановым я отправился в Москву.

В Москве в ЦК партии и правительстве я рассказал, что многие чеченцы рассматривают Грозный как чужой город, поэтому грабежи, совершаемые бандитами в нем, не вызывают у чеченцев осуждения; многие бандиты всем известны, они свободно разгуливают по деревням как храбрецы, а их бандитские налеты расцениваются как удальство. Дело с места не сдвинется, пока сам чеченский народ и чеченские советские органы не начнут борьбу с бандитизмом. Я поставил вопрос о том, что нужно как-то материально заинтересовать чеченцев и поставить в зависимость чеченский бюджет от успехов работы грозненской нефтяной промышленности. Надо, чтобы Грозный вошел в состав Чеченской автономии.

Было решено отчислять в пользу чеченского ревкома 3 рубля с каждого пуда добытой в Грозном нефти. Более того, ущерб за грабежи, которые чеченцы совершают, предложено было покрывать из этих отчислений, чтобы ревком сам и почувствовал, что грабежи в первую очередь ударяют по его бюджету, и мог теперь раскрыть чеченскому народу глаза на то, что бандиты грабят собственный бюджет автономной области – источник доходов населения и средств, идущих на строительство школ, дорог, больниц и пр.

Действительно, эта мера дала хорошие результаты. Члены ревкома ездили по районам, приводили фактические суммы, которые уходили из бюджета на покрытие ущерба от грабежей. Это оказало серьезное влияние. Доходы ревкома увеличились, его влияние укрепилось, и к борьбе с бандитами удалось привлечь само чеченское население. Грабежи в Грозном почти прекратились. Это было большим достижением в оздоровлении обстановки в Чечне и Грозном.

Однако нападения на железные дороги еще продолжались.

Хорошие результаты здесь дал такой эксперимент. Было ясно, что чеченцы знают, кто занимается грабежами, потому что награбленное привозилось в чеченскую деревню. Мы, посоветовавшись с местными жителями, решили пригласить для беседы одного видного главаря из бывших бандитов, явившегося в ревком с повинной (мы в таком случае полностью амнистировали человека за прежние дела и предоставляли ему полные гражданские права). Разрешили ему набрать людей и возглавить охрану железной дороги. Всем этим людям мы обязались выплачивать зарплату, предоставить бесплатный проезд по железной дороге на территории Чечни и обеспечить содействие железнодорожной милиции. Эксперимент удался. Грабежи на железной дороге прекратились.

Когда я приехал в Грозный, он представился мне – подтянутый, с шашкой, кинжалом и револьвером, взял под козырек и на ломаном русском доложил, что на дорогах полный порядок. Я его похвалил, поблагодарил. Он был очень доволен. Помню, наши чекисты были против этого мероприятия, боялись обмана с его стороны, но он не подвел меня.

Все эти меры оказались достаточными. К концу 1924 – началу 1925 г. в Чечне наступило успокоение.

Однако в 1925 г. Дзержинский специально пригласил меня к себе по вопросу о Чечне. Он рассказал мне, что Пилсудский, являясь инструментом в руках Антанты, активизируется против нас, хочет иметь союз с Прибалтийскими государствами и через год-два начать военные действия против Советского Союза. Наши противники могут напасть на железную дорогу и отрезать нас от Баку – основного центра получения нефтепродуктов. Хотя Чечня и успокоилась, она вооружена. В свое время чеченцы отобрали оружие у тех войск, которые неорганизованно уходили с турецкого фронта.

Чтобы быть полностью спокойными, сказал он, нужно произвести разоружение Чечни. Я согласился с Дзержинским и сказал: «Пожалуйста, поставьте этот вопрос. Мы возражать не будем». Он высказал опасение, что правительство, и особенно Рыков, провалит это предложение. Меня это несколько удивило. Я не совсем знал отношения между Дзержинским и Рыковым и не знал, что у Рыкова особая позиция. Дзержинский сказал: «Вы сами поставьте вопрос, но сперва переговорите со Сталиным».

Я встретился со Сталиным, который оказался в курсе дел и считал, что Дзержинский правильно ставит вопрос. «Чтобы Рыков не возражал, – сказал Сталин, – лучше ты пойди к нему, информируй его и заручись поддержкой».

С Рыковым у меня отношения были хорошие. В разговоре с ним, не ссылаясь на беседы с Дзержинским и Сталиным, рассказал об этом деле как о предложении крайкома партии. Я гарантировал ему, что разоружение Чечни произведем без осложнений, поскольку используем для этого армию – устроим военное обучение частей, братание с населением, культурные мероприятия. Затем власти организованно займутся разоружением в присутствии войск, которые отобьют охоту у кого-либо поднять оружие. Словом, я убедил Рыкова.

Сразу же позвонил Дзержинскому. Тот очень обрадовался. Мы внесли предложение в политбюро ЦК, и оно было одобрено.

Стояла весна 1925 г. Я приехал в Ростов, где вместе с командующим военным округом Уборевичем, начальником ОГПУ Евдокимовым, членом Военного совета округа Володиным и секретарем крайкома партии Гикало обсудили предстоящее мероприятие. Пригласили также начальника ОГПУ по Чечне.

Договорились направить в Чечню «на учения» две дивизии. В ходе учений предусматривались общение с населением, вечера самодеятельности, концерты, сближение с местной молодежью, что должно было еще больше укрепить доверие к советской власти. Причем договорились, что воинские части должны были охватить все районы Чечни, включая отдаленные районы в горах, где они раньше никогда не были, с тем чтобы к концу учений все пути сообщения между районами и окружными селами были перекрыты.

Организующие разоружение органы ОГПУ должны мобилизовать из других районов края большое число опытных чекистов, которые вместе с войсками предъявят каждому селу требование сдать все оружие в том количестве, которое было известно по агентурным данным. Условились, что отдельно пройдут собрания коммунистов, командиров дивизий и чекистских работников, чтобы было единство действий. Словом, мы решили не торопиться, подготовиться тщательно, не спеша.