Умереть на рассвете - Евгений Шалашов Страница 8

— Ты чё, Фросенька, закусить-то че-нить дашь?

— А ты чего, жрать ко мне пришел? Со своей жратвой надо ходить! — рыкнула баба. — Если бы не Иван Афиногеныч, так тебя бы и на порог не пустила. Ишь, ездят тут.

Зотин, собрался обидеться за нелюбезный прием, но передумал.

— Фрось, не серчай, — заюлил начволмил.

— Больно надо, — фыркнула Фроська, поглядывая на Ивана.

Коротконогий и толстопузый Зотин, хотя и был начальником, но рядом со статным солдатом проигрывал.

"Вот я тебя, заразу, под статью как-нибудь подведу, за самогоноварение! Замучаешься штрафы платить!" — мстительно подумал Зотин, перехватив взгляд подруги, брошенный на Ивана Афиногеновича.

— Фрося, а в лавке на деньги купить чего-нибудь можно? — поинтересовался Николаев, присаживаясь на хлипкий городской стул, невесть каким макаром оказавшийся в крестьянской избе.

— Ну, если купилка есть, я бы сбегала, — сказала молодуха, обводя взглядом мужиков.

Начволмил зашмыгал носом и отвел глаза. Фроська понимающе хмыкнула — еще бы, с его-то нищенским жалованьем да тремя ребятишками…

Николаев, усмехнулся и полез в карман. Вчера, когда разбирал сидор, оставил часть денег дома (тратить-то на что?), а пару "лимонов" совзнаками сунул в карман — как чувствовал, что понадобятся. Вроде пока совзнаки принимают. Вытащив из кармана все бумажки, вложил их в горячую ладошку Ефросиньи. Сжимая бабе пальчики, проникновенно попросил:

— Нам с товарищем начволмилом возьми закусить да себе чё-нить вкусное прикупи. И сдачи не надо.

Едва успели мужики выпить по второй-третьей, как прибежала запыхавшаяся Фроська. Выкладывая на стол немудреные покупки — городскую булку, ливерную колбасу и с фунт окаменевших пряников, похвасталась:

— А я-то такое слышала! Говорят, скоро самогонку всем гнать разрешат, а тем, у кого аппараты конфисковали, обратно их возвернут.

Зотин поперхнулся самогонкой. Откашлявшись и кое-как восстановив дыхание, спросил:

— Это где ж ты такое услышала?

— В лавке и услышала, — сообщила молодуха. — Говорят, у амбаров мужики собрались, хотят с тебя штрафы обратно вытрясти.

— Мать твою так! — всполошился начволмил. — Это что ж, бунт против Советской власти? Так мне ж надо в город ехать, начальству докладывать да чоновцев поднимать…

— Чего это сразу в город, к начальству? — хмыкнул Николаев. — Может, они просто так собрались? Фрося, ты сама-то мужиков видела?

— Сама не видела, врать не буду, — помотала головой Фроська, пытавшаяся размочить в молоке пряник. Захрустев, выругалась: — Вот ить, лавочник-то, собака худая — вечно черствые возит.

— Это он в городе скупает по дешевке, а вам перепродает, — объяснил Иван.

— Да что вы о всякой ерунде-тο болтаете! — возмутился Зотин. — Тут вон, бунт на носу, а вы…

— Да погоди ты, какой бунт, — отмахнулся Иван. — Был бы бунт, давно бы сюда пришли, тебя за одно место взяли. Сиди, как сидел, самогонку пей.

Начальник волостной милиции немного успокоился, но на месте ему не сиделось.

— Слышь, Фрось, а у каких амбаров мужики собрались?

— У тех, что к Осеевской ближе, — сообщила молодуха, подавляя смешок.

— А у тех, что по дороге к Абаканову, никого нет? — поинтересовался Зотин и потянулся к фуражке. — Поеду-ка я по делам, в волость!

— А мне что, одному тут пить? — возмутился Иван. — Я ж один не пью.

— Да ты не переживай, — успокоила Фроська, подсаживаясь к столу. — Я с тобой рядышком посижу.

— Чего ж рядышком-то? — возмутился начволмил. — У тебя вон в огороде дел много. Вон шла бы картошку окучивать. Товарищ Николаев без тебя выпьет.

— Подождут дела-тο мои, — отмахнулась баба. — Корова в стаде, овцы в загоне, а картошку еще огруживать рано. Авось по глоточку с родичем выпью, так ничего не будет. А ты чего, возревновал никак?

Зотин уже давно приревновал Фроську к солдату, хоть тот и бывший командир. Но признаваться в этом начальнику милиции с партбилетом и отцу троих детей было неловко. Потоптавшись в дверях, начволмил плюнул и вышел к кобылке, что смирно паслась во дворе, объедая одуванчики и молодую крапиву.

Когда мимо окошка проехал начволмил, старательно отворачивавший в сторону красную морду, Иван усмехнулся и спросил:

— Про самогонные аппараты да про мужиков сама придумала?

— Вот еще! — фыркнула баба. — Про аппараты давно слух идет. Мол, раз Советска власть разрешает частную торговлю, так и продажу самогонки скоро разрешит. Ей, власти-то нашей, жалко, что ли? Ну, — лукаво посмотрела Фроська, — может, че-то и сочинила.

Иван Николаев усмехнулся. Можно бы поговорить с бабой, что власть жалеет загубленное зерно, пущенное на самогонку, да про то, что из-за пьянки в деревнях каждый год убивают и калечат столько народа, что не в каждом городе живет, но вместо этого налил себе полный стакан и позвал бабу:

— Иди ко мне, выпьем…

— Так ты мне-то и не налил! — возмутилась Фроська.

— А мы из одного попьем. Али побрезгуешь? Садись, — указал Иван на свои коленки.

— Чё это я к тебе на коленки-то буду садиться? Много вас тут таких.

Но на коленки присела. Устраиваясь, усмехнулась:

— Я же тебе сейчас все отсижу. Четыре пуда во мне с лишним.

— Эх, Фроська, где ж ты раньше была? — усмехнулся Иван и, отпив из стакана глоток, потянулся к губам молодухи: — Ну-кось…

Фроська не воспротивилась, ответила на поцелуй. Робко и даже как-то неумело. Похоже, целоваться баба не умела.

— Иван Афиногенович… Ваня, меня последний раз на коленках держали, когда девчонкой была. А целовалась… ой, не помню когда. С Пашкой еще.

Поцеловав еще раз сомлевшую Фроську, передал ей стакан:

— А теперь — ты глоточек да меня поцелуй…

Фроська отпила свой глоток и крепко прильнула к губам солдата. Отпрянула.

— Я ведь девчонкой была, когда тебя на службу-тο брали. А на тебя я сразу запала — ладный, красивый. Я ведь и за Пашку-то замуж пошла, потому что он на тебя похож. Так ить убили Пашку-то! Иван… Ваня, ты не думай чего, я баба честная. Я только неделю с Пашкой-то пожила, а больше никому не давала. А ить просили! Да ну ее, самогонку-то. Давай целуй крепче…

ПО СТРАНИЦАМ ГАЗЕТЫ "КОММУНИСТ" ЗА 1922 ГОД

Комиссия по ликвидации безграмотности

"Образована Всероссийская чрезвычайная комиссия по ликвидации безграмотности. В Череповецкой губернии сельского населения неграмотными было свыше 2/3 (284 620 человек), в городах — 1/3 (12 825 человек) населения. Как и везде в губернии, стали открываться ликбезы (пункты ликвидации безграмотности) и избы-читальни.