Император Август и его время - Игорь Князький Страница 8

Конечно же, ретроспективный взгляд на случившиеся в 62 г. до н. э. в Брундизии события в свете грядущего превращения Римской республики в Империю заставляет думать, что Гней Помпей нелепейшим образом упустил свой шанс возглавить державу. Ведь, опираясь на преданное ему победоносное войско, обожавшее своего полководца, на любовь народа, в чём нельзя было усомниться по пути в столицу, власть в Риме он мог обрести бескровно и к всеобщему восторгу. Против такой военной силы, да ещё и на народную поддержку всей Италии опирающуюся, защитники республики во главе с сенатом ничего бы противопоставить не могли. Их бы просто смели… Но такой ход событий в тогдашней Римской республике был решительно невозможен. Прежде всего потому, что Гней Помпей Великий был римлянином, глубоко почитающим Римское государство, римские законы, обычаи, опыт столетий. Для него силовое свержение законной власти, пусть и в свою пользу, не могло быть ничем, кроме тяжелейшего государственного преступления, самого сурового наказания заслуживающего. Он мог быть недоволен, раздражён, даже возмущён теми или иными действиями высших магистратов Рима, того же сената, но менять весь государственный строй – никогда! Но вот именно эти его качества, с точки зрения римлянина тех времён, качества наидостойнейшие, с точки зрения потомков ставятся ему в упрёк уже более двух тысячелетий! Плутарх ещё очень мягко упрекнул его в неумении или нежелании по недомыслию использовать столь блистательно представившуюся ему возможность обретения, причём бескровного, высшей власти. Историки новейших времён здесь куда более жёстки! Величайший немецкий антиковед XIX века Теодор Моммзен объяснял его поведение в 62 г. до н. э. исключительно его личной слабостью, неспособностью действенно бороться за власть. Он искренне поражался поведению политика, имевшего возможность без всякого труда получить корону и упустившего свой шанс из-за отсутствия мужества! Именно слабость характера, заурядность, почему в нужное время мужество ему изменяет, – вот главные черты Гнея Помпея по Моммзену [50]!

Решительно не разделявший взгляд Моммзена на Помпея российский антиковед XX в. С. Л. Утченко вовсе не полагал верность его римским законам и традициям слабостью, но, скорее, видит в этом достоинства его личности. По словам этого учёного, вся карьера Гнея Помпея Великого – редчайший пример завоевания чрезвычайно крупных успехов «честным путём» [51]. Правда, и он упрекает славного полководца в роковой для него «гипертрофированной лояльности» [52].

Весьма расположенный к Помпею немецкий историк Эдуард Мейер полагал, что тот был историческим предвестником Августа, сумевшего после краха монархического проекта Цезаря создать действенную форму правления – принципат [53]. В новейшем исследовании, эпохе Августа посвящённом, такой подход представляется много более историческим, нежели уничижительные суждения о личности Помпея Теодора Моммзена [54].

Нельзя не признать глубоко справедливым и несогласие с характеристикой «гипертрофированная лояльность». На деле эта лояльность была глубоко естественной [55].

Действительно, ведь верность отеческим законам, обычаям, почитание Республики – это сугубо положительные качества римлянина, основа его мировоззрения. Да и кто, собственно, за всю римскую историю на них всерьёз покушался? И Спурию Кассию, и Спурию Мелию, и Манлию Капитолийскому, и братьям Гракхам, и Сатурнину, да и Катилине, наконец, претензии на захват «царской власти» просто удачно приписывались их врагами. Потому не будем упрекать Помпея Великого в «неразумном» поведении. Это было поведение честного римлянина.

Теперь Помпей праздновал триумф. Он «был столь велик, что, хотя и был распределён на два дня, времени не хватило и многие приготовления, которые послужили бы украшению любого другого великолепного триумфа, выпали из программы зрелища. На таблицах, которые несли впереди, были обозначены страны и народы, над которыми справлялся триумф: Понт, Армения, Каппадокия, Пафлагония, Мидия, Колхида, иберы, альбаны, Сирия, Киликия, Месопотамия, племена Финикии и Палестины, Иудея, Аравия, а также пираты, окончательно уничтоженные на суше и на море» [56].

Колоссальным был денежный вклад Помпея в казну Римского государства, в эрарий: «Помпей внёс в государственную казну чеканной монеты и серебряных и золотых сосудов на двадцать тысяч талантов» [57]. Это была сумма, более значительная, чем когда-либо в римской истории, исключая триумф Эмилия Павла, победителя в Третьей Македонской войне [58]. Тот триумф длился три дня [59].

Но дело было не только в захваченной Помпеем добыче. В триумфе были пронесены особые таблицы, указывавшие, «что доходы от податей составляли до сих пор пятьдесят миллионов драхм, тогда как завоеванные им земли принесут восемьдесят пять миллионов [60].

Понятно, что за такие достижения, за такой замечательный вклад в казну и грядущие доходы государства, беспрецедентное его расширение на Востоке и образцовую лояльность, проявленную при возвращении в Италию, уже по дороге в Рим Гней Помпей Великий был вправе рассчитывать на такую же лояльность и доброжелательность сената. Потому он, никак не ожидая какого-либо противодействия, обратился в сенат с совершенно естественной просьбой утвердить все его распоряжения на Востоке. Не менее естественной и совершенно справедливой была просьба вознаградить ветеранов его победоносных войн землёй.

Но тут-то и нашла коса на камень! Сенат проявил совершенно неожиданную для Помпея строптивость: «оптиматы заняли бескомпромиссную позицию, решив «поставить Помпея на место» [61].

Недоброжелатели Помпея в сенате немедленно вспомнили о Луции Лицинии Лукулле, который в своё время так успешно начинал Третью Митридатову войну, нанёс решающие поражения и самому понтийскому царю, и царю Армении Тиграну, союзнику Митридата. Обеспечив по сути успешный исход войны, он, по предложению плебейского трибуна Гая Манилия, активно поддержанного Марком Туллием Цицероном, был лишён командования, уступив таковое Помпею. Вынуждено возвратившись в Рим, Лукулл поселился на своей вилле близ Неаполя и утешал себя гастрономическими изысками. За недостатком гостей частенько прибегал к самогостеприимству, когда «Лукулл обедал у Лукулла». Возможность хоть как-то отомстить похитителю своей воинской славы Лукулла вдохновила. И с помощью Метелла Критского, имевшего свои претензии к Помпею, поскольку тот в своём триумфе провел ряд вождей, пленённых им, на что Метелл имел право жаловаться [62], а также извечного, можно сказать, патологического борца против даже тени стремления к единовластию Марка Порция Катона Младшего в сенате ему удалось создать сильнейшую оппозицию победоносному полководцу-триумфатору. Утверждение итогов восточного похода Помпея, его, кстати, весьма здравых и полезных для Римского государства распоряжений в 61 г. до н. э. было заблокировано. Сенат сам вбил клин между собой и самым в то время заслуженно популярным человеком в Республике. Помпей от неожиданности, похоже, даже впал в нечто, напоминающее отчаяние: «Потерпев поражение и теснимый в сенате, Помпей был вынужден прибегнуть к помощи народных трибунов и связаться с мальчишками» [63]. Получив поддержку плебейского трибуна Клодия, наглого проходимца и отъявленного авантюриста, пусть по-своему и незаурядной личности, Помпей был вынужден пожертвовать ради этого сомнительного во всех отношениях политического союза многолетней дружбой с Цицероном. Великий оратор после того, как Помпей не принял его, от страха даже тайно покинул Рим. И вот тут-то на помощь Помпею пришёл человек, чей престиж в Риме в последние годы непрерывно рос – Гай Юлий Цезарь. Римляне помнили его заслуги в должности курульного эдила, он достойно исполнял преторские обязанности, а совсем недавно отлично проявил себя пропретором в Дальний Испании. Честолюбие Цезаря, в каковом во всей республике, похоже, равных ему не было, естественно, толкало его на соискание консульской должности. Но здесь ему нужны были серьёзные политические союзники, ибо господствовавшие в сенате оптиматы явного популяра Цезаря вовсе не жаловали, несмотря на его блистательное аристократическое происхождение и уже всем очевидные и выдающиеся разносторонние таланты. Своими союзниками доблестный Юлий сумел сделать людей, до этого друг друга весьма не жаловавших. Гней Помпей Великий и Марк Лициний Красс были не в лучших отношениях и порой крепко не ладили между собой. Цезарь сумел найти подход к обоим, вполне убедительно пояснив, что, вредя друг другу, они лишь усиливают Цицеронов, Катуллов и Катонов, влияние которых обратится в ничто, если они, Красс и Помпей, соединившись в дружеский союз, будут править совместными силами и по единому плану [64].