Сен-Жермен. Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого - Жеральд Мессадье Страница 8

И только шесть дней спустя Себастьян ступил на корабль, который возвращался домой, избавившись от груза стручкового перца. Парусник скользил по свинцовому морю, под низким стальным небом, — это была Балтика. По пути корабль должен был зайти в порты Хельсинки, Стокгольм, Копенгаген. У Себастьяна оказалось время подумать, глядя на чаек, которые скользили над судном, как серые льдинки.

Если существовала в этом мире какая-то высшая тайна, в чем она состояла? Может, ему посоветовали бы вообще не заходить в «Балтийские моря» жизни или, напротив, преодолевать их спокойно и безмятежно? И мог ли вообще какой-либо смертный получить доступ к такой тайне? А он сам? Себастьян проштудировал все учебники алхимии: нигде не было упоминания об иоахимштальской земле. Стало быть, он первый в мире открыл ее. Оставалось найти путь к этой высшей тайне.

Себастьян часто прибегал к законам алхимии. Он достиг уже второй половины жизни и, следовательно, находился под знаком Весов, когда человеку открываются утонченные стороны его грубой от природы сущности и он обретает способность распознавать свои внутренние ритмы.

Быть может, в этом была одна из причин его двойственного отношения к баронессе Вестерхоф. Влечение, которое Себастьян к ней испытывал, распространялось как на его телесный верх, так и на телесный низ. Если бы баронесса уступила ему, он бы не стал брать ее со звериным пылом, какой он проявил однажды вечером в дни своей юности в саду Констанцы с Данаей, матерью своего сына.

Путешествие длилось двенадцать дней и двенадцать ночей; граф посвятил их тому, что сам именовал научным выражением «определение местонахождения». Осведомившись заблаговременно о некоторых интересующих его датах рождения, например императрицы и великого князя Петра, он составил для них двоих гороскопы и нашел предсказания звезд весьма неблагоприятными: обоим оставалось жить несколько месяцев. А это означало, что самому Сен-Жермену судьба дарила лишь несколько спокойных дней.

Себастьян еще сам не установил для себя причин, по которым ему надлежало протянуть руку помощи противникам ненавистного великого князя. Но все его размышления сводились к одному: выбора у него нет. Пан или пропал. Если Себастьян откажется принять участие в назревающем заговоре, то потеряет в России весь свой авторитет. В ином случае, если проявить немного храбрости и понадеяться на толику удачи, у заговора имелись все шансы окончиться победой, а ведь Россия была единственной страной, которая его в действительности поддержала.

Какой же мужчина откажется сражаться в стане победителей?

Себастьян радовался, что отыскал ответ на волнующие его вопросы. Вдруг, увидев, как в октябрьском тумане проступают очертания берега, он внезапно осознал, что оказался привязан к России глубоко и навсегда. «Почему?» — громко вскричал Себастьян. Да потому, что она была единственной страной, которая воплощала само человеческое достоинство. Его достоинство. Самая мрачная нищета и блистательная слава, о которой трубят архангелы. Самая дикая жестокость и неизменная память о высоком человеческом предназначении.

Эта простая мысль потрясла Себастьяна. Помимо жалких людских амбиций на жизненном пути существовали потребности более насущные, чем все остальное, чем голод, жажда, желание. Это потребность человечности.

В таком вот растревоженном состоянии Себастьян сошел на берег в Копенгагене. Город дышал благополучием и суровостью, как большинство протестантских городов, например Лондон или Гаага. Граф даже усмехнулся: суровое благополучие. Почему, не мог не спросить себя Себастьян, протестантизм так преуспел на севере? Не потому ли, что климат принуждает людей к более долгому одиночеству, а оно, в свою очередь, способствует общению с Богом без посредников и ходатаев? Но к какому именно богу обращались протестанты, коль скоро они никогда его не видели? Как и католики, они могли общаться лишь с выдуманным богом. С тем, к кому несколько десятков лет назад отчаянно взывал отец Исмаэля Мейанотте, задыхаясь в пламени костра инквизиции. Иудеи тоже разговаривали с выдуманным богом. Как и магометане. И всегда это был бородатый старик.

Находясь в таком меланхоличном расположении духа, Себастьян остановился на постоялом дворе «Веселая рыба», который держала улыбчивая пожилая женщина. К несчастью, у нее было явно не все в порядке с головой. «Ваша жена скоро к вам присоединится», — доброжелательно пообещала несчастная Себастьяну. Граф попросил бумагу, перо и чернила, но получить все это оказалось совсем не просто: похоже, магазин, где все это продавалось, находился довольно далеко. Наконец Себастьян смог сесть за стол и набросать следующее послание:

«Ваше величество!

От господина Иоганна-Франца фон Курштейна мне стало известно, что вы соизволили проявить интерес к Обществу друзей, которое я основал. Если вашему величеству будет угодно получить информацию об этом кружке, вдохновляемом стремлением к миру и благу, я, во время своего пребывания в вашей столице, нахожусь всецело в вашем распоряжении.

Граф де Сен-Жермен, постоялый двор "Веселая рыба"». [3]

Себастьян, разумеется, не говорил по-датски, а датчане плохо понимали немецкий. С немалым трудом ему удалось разузнать адрес королевского дворца Кристианборг, и он отправился туда пешком. Благодаря костюму стража пропустила его тотчас же, а мажордом поспешил предупредить дворецкого, важного господина в белом парике, который засеменил навстречу графу на своих тонких ножках, обтянутых шелковыми чулками. Осведомившись о личности посетителя, он любезно попросил подождать в гостиной и велел подать ему кофе, между тем как сам понес записку хозяину дома.

К немалому удивлению Себастьяна, всего лишь несколькими минутами спустя в гостиную вошел властный господин, за которым семенил дворецкий в белом парике: это был сам король Фридрих V собственной персоной.

— Граф де Сен-Жермен! — воскликнул он на правильном французском, протягивая руку посетителю, склонившемуся в почтительном поклоне. — Какая приятная встреча!

— Ваше величество слишком добры к своему слуге. Честь, которую вы мне оказываете, приводит меня в смущение.

— Полноте! Давайте сядем. Карл-Петер, велите мне тоже принести кофе. Потом пойдете на постоялый двор «Веселая рыба» за вещами графа. Вы ничего не имеете против синего цвета?

— Вовсе нет, ваше величество.

— Прекрасно, в таком случае устройте графа в Синей гостиной. Скажите, граф, вы сейчас откуда?

— Из Москвы, ваше величество.

Выражение монаршего лица мгновенно омрачилось.

— Из Москвы? Вы были у Гольштейн-Готторпов?

Себастьян быстро оценил ситуацию: герцоги Гольштейн-Готторпские находились на ножах с Данией, которая недавно отобрала у них Шлезвиг; они якобы отстаивали свое священное право на эти земли.