Маленькие трагедии большой истории - Елена Съянова Страница 8

А убить «соловья» оказалось легче легкого. Сначала удар в лицо, за которое тот хватается, открыв грудь, затем – удар в сердце. Мгновенная смерть. Но в этот момент влетает птенчик – шестилетняя дочь, которая бросается на труп отца. Наш юноша, не в силах этого вынести, вонзает кинжал и в себя. С этим кинжалом в груди и воплем «Отец Небесный, прими мою душу!» он выбегает на улицу, вырывает из груди кинжал и снова бьет им себя, стараясь попасть точнее. Но он все равно выживет, будет судим, казнен, возведен в культ на целый век, а в нашем – благополучно забыт. И потому я напомню его имя – Карл Людвиг Занд.

Мотивы, двигавшие Зандом, понять можно, можно разделить и его чувства. Но в бесстрастном марафоне человеческой памяти это имя уже сошло с дистанции. А вот имя его жертвы – публициста и драматурга Коцебу – пока нет. Его пьесы продолжают ставить: от Урала до Бродвея.

Конечно, сохранись хотя бы часть храма Артемиды, не вспоминали бы мы до сих пор и имя Герострата. Но Герострат превратил храм в абсолютный пепел, а свое имя – в абсолют разрушителя. По законам природы должен где-то быть и абсолют созидания. Но это имя историкам почему-то неведомо.

12 мая 1945 года над Берлином трепетали красные флаги и стоял запах гари, а вдоль канала Купферграбен уже сидели с удочками сосредоточенные рыбаки.

«А я думала, что вся рыба в Шпрее до сих пор в обмороке», – пыталась шутить Джессика Редсдейл, американская журналистка и английская аристократка. Сестра Джессики была замужем за Освальдом Мосли, лидером английских фашистов, а сама Джессика недавно вступила в Коммунистическую партию США. Может быть, это последнее обстоятельство сыграло свою роль, и Джессике удалось добиться почти невозможного – выдачи тел шести отравленных детей Геббельса для захоронения их бабушке – фрау Катарине Геббельс. Русские чекисты, правда, сразу поставили несколько условий; например, прежде допросить мать Геббельса, а также и крестную мать детей Маргариту Гесс.

Допрос фрау Геббельс оказался скорее формальностью: спросили, где она жила последний год, когда в последний раз виделась со своим сыном – рейхсминистром, чем занимаются ее старшие сыновья и дочь, и, сверив ответы со своими данными, отпустили. О Маргарите сведения были предоставлены заранее. В Германии она отсутствовала с 1939 года; последние несколько лет жила с детьми в Вашингтоне, работала переводчицей с французского и русского языков. Ей задали всего два вопроса: имеет ли она какие-либо сведения о брате, из Англии, и с какими русскими авторами предпочитает работать. Возможно, советские чекисты даже ожидали, что молодая женщина ответит им по-русски. Но Маргарита не сумела преодолеть внутреннего сопротивления. Русские не были виноваты перед ее родиной, напротив, ее родина была чудовищно, непоправимо виновата, а вместе с нею и она, Маргарита, но вину эту нужно было нести с достоинством.

Русские и американцы сопровождали женщин на кладбище. Американские офицеры взяли на себя всю физическую работу. Пока они копали могилы, русские стояли в стороне, глядя себе под ноги или по сторонам. Возможно, они выполняли данные им инструкции, не позволявшие вмешиваться; возможно, сами не хотели прикасаться к чему-то. Их молодые, энергичные лица выглядели сейчас больными, а глаза как будто смотрели внутрь.

Фрау Катарина Геббельс все время тихо плакала; ноги ее уже плохо держали, и она, забывшись, жаловалась советскому офицеру, который несколько раз помогал поднять ее с мокрой от дождя травы, что вот, мол, у Есички головка всегда была не тем занята, но невестка-то, невестка о чем думала, что дала детей загубить?! Ведь шесть внуков, шесть! А какие были воспитанные, да выдумщики, и какие все разные, а старшая Хельга так повзрослела за этот год, так подросла девочка!

Джессика привезла на кладбище священника; он прочитал молитву над «невинно убиенными». Такие молитвы читались теперь над всеми убитыми или умершими детьми Европы.

Детей похоронили под фамилией Беренд – девичьей фамилией матери Магды. На этом церемония завершилась: больше ни на что разрешения не было дано.

Вечером 12 мая Маргарита Гесс обязана была покинуть Берлин и ехать на юг. Ее сопровождал полковник Мэрфи, один из помощников Даллеса. Из окна машины оба увидели неприятную сцену: двое молодых русских солдат били сверстника, немца-фолькштурмиста. Били недолго: вмешался пожилой русский, стал оттаскивать своих, что-то им говорить. Мэрфи велел остановить машину: он захотел спросить советского солдата, почему тот вступился за немца, и попросил Маргариту ему перевести. Светловолосую и сероглазую, скромно одетую, с отличным русским произношением Маргариту Гесс русский сержант принял за свою. «Ты ему переведи, дочка, – сказал он, – что ребят мне моих стало жаль. Устали мы ненавидеть за четыре-то года!» Маргарита перевела.

Полгода спустя, в одном из ее писем четырнадцатилетнему сыну, который, в отсутствие учителей-взрослых, будет преподавать в школе, в зоне советской оккупации, появятся такие строчки:

«Не верь никому, кто называет поведение русских в Германии жестокостью. Это подлая ложь! Русские не жестоки; они просто порой грубы – от непомерной усталости. И не верь даже мне, если я скажу тебе, что нашу вину нужно нести с достоинством. Нашу вину нужно просто нести, склонив голову, молча, долго, и тебе, в твои четырнадцать, а может быть, и внукам твоим… Помнишь, ты спросил меня о смысле названия «Без вины виноватые» – той русской пьесы, которую я переводила в Женеве? Теперь все вы, дети Германии, без вины виноватые».

В один из сентябрьских дней 1977 года в уютное кафе Пале-Рояля двое молодых людей ввели, поддерживая под руки, пожилую женщину. Все трое сели за столик: сопровождающие поближе придвинулись к своей подопечной, чутко следя за каждым ее движением. Они были в одинаковых костюмах, с одинаковым отсутствием выражения на азиатских лицах, и один громко приказал подоспевшему хозяину: «Красное вино для мадам Сар!». Это был пароль. Через полчаса здесь появятся люди с такими же бесстрастными, но уже европейским лицами, возьмут даму под руки и уведут. Больше ее никто не увидит.

Вот таким мудреным, на первый взгляд, способом, муж избавится от своей жены, хотя ничто не мешало ему сделать это в сто раз проще.

Но такой уж это был муж, и такая история – частичка великого потрясения маленькой страны.

«Потрясение» это звалось Салот Сар, известный миру под именем Пол Пот.

В 1949 году в этом кафе в Пале-Рояле двадцатилетний Салот Сар, лидер камбоджийских студентов, учившихся в Париже, познакомился с юной студенткой Кхиеу Полнари, влюбился в нее с первого взгляда и тут же, за стаканом красного вина, сделал предложение. Парень был темпераментный, феноменального обаяния; Кхиеу – избалованная красавица. Оба исповедовали гремучую смесь троцкизма, экзистенциализма и еще какого-то чисто камбоджийского «изма», который Салот Сар и пытался внушить своей невесте. Она слушала, кивала, мечтая о долгой жизни с любимым, о совместной борьбе, о счастье своей родины… Славные, легкие были те парижские дни!