Контрразведка. Тайная война. - Николай Лузан Страница 8

Теперь, кажется, все стало на свои места, и тем не менее в особом отделе фронта продолжали удерживать удачливого агента. Кроме информации разведчика, действовавшего в японской военной миссии, особистов насторожило и то, что Пак возвратился с задания на семь месяцев раньше срока. Еще большие подозрения у них вызвали обнаруженные при осмотре свежие следы ожогов на его теле, а на запястьях — кровоподтеки и синяки. За этим угадывался знакомый почерк японской контрразведки. Она не церемонилась с захваченными в плен советскими агентами, подвергала их пыткам и тех, кто ломался, перевербовывала и потом перебрасывала за Амур со шпионским заданием.

Это предположение следователя Скворцова Каймадо, припертый к стенке очевидным фактом, не стал отрицать и подтвердил свой арест японской контрразведкой. А чтобы спастись от полного провала, он прибегнул к легенде, которую с Кокисаном отработал для того, чтобы как-то объяснить свое досрочное возвращение с задания.

Вслед за Скворцовым историю его злоключений в Маньчжурии пришлось выслушать сначала начальнику 3-го отдела В. Казакову, а потом и руководителю особого отдела фронта полковнику А. Вяземскому. На допросах Пак рассказал им о тех трудностях, которые подстерегали его при переходе границы, а потом преследовали на всем пути до заброшенного в лесной глухомани крохотного поселка Яндяу. Там ему удалось наконец легализоваться, устроившись на работу к мелкому торговцу. На этом везение закончилось. Досадная оплошность, допущенная в разведотделе фронта при оформлении документов прикрытия, стала роковой. Первая серьезная полицейская проверка привела к аресту, и он оказался в лапах японской контрразведки.

Пак не винил в этом своих наставников-разведчиков, сдержанно говорил о пытках, перенесенных в японской тюрьме, и не преминул отметить, что не выдал важного агента Вана в Цицикаре. Но, оказавшись перед выбором между жизнью и смертью, вынужден был пойти на сотрудничество с врагом.

Теперь, казалось бы, все стало на свои места. Подобные агенты-двойники перед военными контрразведчиками в 1943 году проходили десятками. Большинство из них уже ни на что не годились и после завершения проверки их отправляли подальше в тыл, в лагерь или в строительные батальоны. Но на Паке как на агенте, похоже, рано было ставить крест.

На допросах он засыпал Казакова и Скворцова фамилиями и званиями высокопоставленных офицеров разведки японской военной миссии в Сахаляне и Харбине. Казалось бы, у контрразведчиков появился хороший шанс использовать перспективные контакты Пака, чтобы завязать с японской разведкой оперативную игру. Но они не торопились. Казакову и Скворцову не давало покоя слишком долгое пребывание рядового агента-двойника в Сахаляне, а потом в Харбине. В японскую военную миссию просто так никого не направляли.

Многолетний опыт и интуиция подсказывали контрразведчикам, что за всем этим могло скрываться нечто большее, чем заурядное маршрутирование агента для сбора информации о частях Красной армии. И они принялись искать подтверждения версии о том, что Пак мог оказаться тем самым крупным шпионом, о котором сообщал советский разведчик из Харбина. Ответ на этот вопрос надо было искать в прошлом Пака. Казакову и Скворцову предстояло проделать трудную и кропотливую работу и скрупулезно проверить каждый шаг его пребывания на советской земле.

После очередного безрезультатного допроса шифровки ушли во Владивосток и Улан-Удэ, где Пак учился и работал. Первый ответ пришел из Владивостока и был положителен. Коллеги из Управления НКВД СССР по Дальневосточному краю подтвердили, что он зарекомендовал себя верным партийцем. Действительно, в 1924 году вместе с группой молодых марксистов бежал из Маньчжурии, спасаясь от преследования полиции, и нашел приют в СССР. После проверки в ГПУ, не жалея себя, включился в строительство социализма. В 1926 году вступил в ряды ВЛКСМ, а спустя три года его приняли в партию.

Последующий послужной список Пака, а затем секретного сотрудника Управления НКВД Ситрова говорил сам за себя. На его счету были десятки разоблаченных троцкистов и ревизионистов. Из разведотдела фронта также пришли положительные отзывы. Добытая им информация о частях Квантунской армии получала высокие оценки командования Забайкальского фронта. Казалось, на этом дело в отношении Пака следователь Скворцов мог бы закрыть. Но что-то не сходилось в показаниях, и он снова и снова анализировал материалы, пытаясь найти зацепку.

12 июля Скворцов засиделся в кабинете до глубокой ночи. Сизые клубы дыма плавали под потолком, а в пепельнице росла гора окурков. От усталости и хронической бессонницы голова свалилась на грудь. Он очнулся и пришел в себя от острой боли. На стол шлепнулся тлеющий окурок, а на губе вспух багрово-красный кровоподтек. И тут его осенило! Такие же свежие следы от ожогов имелись и на теле Пака. Следы пыток в японской контрразведке. Пыток, которым он, по его словам, подвергся два месяца назад в Сахаляне?!

Пака немедленно вызвали на допрос. Как угорь на раскаленной сковородке, он крутился под перекрестными вопросами Скворцова и про себя клял на чем свет стоит тупоголового начальника сахалинской военной миссии. Его, аса японской разведки, этот чванливый баран подверг унизительной проверке и затем больше месяца продержал в камере со всяким сбродом. Лишь в начале ноября 1942 года ему удосужились устроить встречу с секретарем японского консульства в Синьцзине Хая Си. Тот признал в нем своего агента, который еще в начале 30-х годов в качестве связного японской резидентуры на Дальнем Востоке доставлял в Харбин шпионские сведения.

После встречи со старым шефом все разительно переменилось. Его тут же вымыли и очистили от тюремной грязи, переодели в модный костюм и в сопровождении почетного эскорта — майора Дейсана и капитана Кокисана — доставили к самому генералу Янагите. Но даже он, всемогущий глава японской военной миссии в Харбине, был уже не в силах исправить промахи, допущенные в Сахаляне.

Время оказалось безнадежно упущенным. И уже не имело смысла давать объявление в газете «Манею Симбун» — условный сигнал для советской военной разведки, что он, ее агент Пак, успешно легализовался в Нанкине и ждет связного с рацией. Октябрь давно закончился, и у генерала Янагиты уже не оставалось другого выбора, кроме как возвращать его назад по избитой схеме агента-двойника. Сцепив зубы, Каймадо-Пак терпел боль от ожогов раскаленным клинком, часами висел подвешенный за руки под потолком. Лучшие мастера заплечных дел из японской контрразведки за две недели до заброски в советский тыл усердно «поработали» над ним, чтобы не вызвать подозрений в разведотделе Забайкальского фронта. Но до него Каймадо так и не удалось добраться. И все из-за этого сахалянского барана. Теперь ему одному приходилось за все расплачиваться.

Каймадо исподлобья злобным взглядом сверлил Скворцова. Этот настырный и цепкий, как клещ, следователь пытался докопаться до истины. Пока его подозрения рассыпались перед теми аргументами, что приводил в свое оправдание «лучший резидент разведотдела Забайкальского фронта». Но упорный Скворцов не терял надежды поймать его на деталях. Допросы продолжались, и Каймадо становилось все труднее избегать ловушек, расставленных перед ним.