Лев пустыни - Юлия Галанина Страница 8

Так прекрасен весь твой облик, – словно розы лепесток,

Стан подобен кипарису. Как ты дивно хороша!

Красотой твоей наполнен сад души моей, твои

Пахнут локоны жасмином. Как ты дивно хороша! [8]

Жаккетта, конечно же, ничего не поняла, но ей очень понравилась такая суматоха вокруг нее.

– А из чего делается эта батика, и подводка?

– Ай, молодец, мой цвэточек! – одобрила интерес Фатима. – Надо знать, конечно надо. Когда не знаешь – всякое барахло берешь. Умная женщина на свое лицо барахло мазать не будет! Сейчас расскажу! Масрур, от твоей лени разболится печень у льва! Девочка худеет на глазах! От такой заботы скоро в саду ее прелести дамасская роза превратится в шафран, локон-гиацинт совсем поникнет!

Напуганный ужасной картиной умирания Жаккетты от голода, Масрур тяжелым галопом понесся в кладовую за едой.

– Садись сюда, прохлада моего глаза! – Фатима усадила Жаккетту за низенький столик. – Вот это зовут кохл или сурьма. Я больше люблю кохл. Делаешь его так. Берешь лимон, срезаешь макушку. Мякоть вынимаешь, а вместо мякоти кладешь порошок из камня, которым рисовать хорошо. Художник им рисует.

– Графит? – угадала Жаккетта.

– Да. И еще добавляешь соскарябаный со старой медной вещи налет. Лимон кладешь на огонь – пусть обуглится. Затем растираешь в ступке. Клади туда же, в ступку, коралл, жемчуг, сандал и амбру. И обязательно добавь крыло летучий мыши и лапку хамелеона.

– А где взять-то? – удивилась Жаккетта. – Я и не видела не разу этого хамелеона.

– В любой порядочной лавке москательщика есть! – отмахнулась Фатима. – Все разотрешь хорошо-хорошо и опять калишь на огне. Пока смесь еще горячая – добавь розовой воды. Потом клади в коробочку, надо – доставай его палочкой и рисуй себе глаза!

Подоспел Масрур с подносом.

Фатима вознесла молитву Аллаху, Жаккетта – Пресвятой Деве и они принялись за еду. Уплетая за обе щеки не хуже Жаккетты, Фатима продолжала рассказывать:

– Если хочешь сделать батику, клади в ступку белый мрамор, буру, рис, белую ракушку, лимон и яйцо. Все растирай. Потом смешай муку из нута, чечевицы и бобов. А затем, мой цвэточек, бери дыню и делай её как тот лимон, пустую внутри. Заполнишь смесью и поставишь дыню на солнце. Когда она высохнет, – мелешь всё в порошок и имеешь превосходную батику!

– А…, когда я в гарем попаду? – помолчав, спросила Жаккетта.

Ей вдруг стало страшно. Заныл висок, заболела голова. Северная Африка, это так далеко… Чужое место…

– Не волнуйся, кровь моего сердца! Гарем без тебя не останется! – утешила ее Фатима. – Ты еще сырая. А главное, я продам тебя в тот гарем, куда продаст свой товар мерзавка Бибигюль! И я продам тебя хоть на дирхем [9], но дороже, чем она, да пошлет ей Аллах великий плохой сон! Но она крутит, никто не знает, почему она держит товар при себе! Эта печаль терзает мою печень! Какого аш-шайтана [10]она ждет?!

А вечерами Фатима рассказывала сказки. На своем экзотическом французском языке. Было видно, что ей абсолютно все равно, правильно она говорит или нет – главное, чтобы понятно. Она с легкостью перепархивала с арабского на французский и обратно, и не забывала подкреплять свою речь там и там энергичными жестами.

В маленькой комнате было сумрачно, горела носатая лампа, и вился сладкий дымок над курильницей, где тлел сандал, отгоняя злых духов и нежелательных гостей.

Жаккетта лежала в жаркой полудреме, на границе сна и бодрствования. Фатима сидела на краешке тюфяка, расчесывала свои волосы костяным гребнем и выплетала затейливый узор арабской сказки:

– Жил в одном из городов, далеко-далеко, бедный портной. И был у портного сын Ала ад-Дин.

Портной недолго задержался на этом свете и по мосту аль-Сирах, тонкому как волос и острому, как дамасский клинок, что зовут «лестница Мухаммеда», прошел в рай.

Накир и Мункар [11]допросили его душу о земной жизни. И поскольку грешить у него ни денег, ни времени не было, портной попал в рай, где черноокии гурии – не женщины, а чистый мускус и цибет – стал взмахивать перед ним душистыми покрывалами и он забыл все горести мира.

А Ала ад-Дин с матерью остались жить. Совсем одни, без родственников и денег. Бедная женщина стал прясть пряжу и продавать на рынке, чтобы купить лепешки и молоко. Врагу не пожелаешь такой судьбы, мой цвэточек!..

А Ала ад-Дин был лодырь, бездельник! Ремесло учить не хотел, работать не хотел.

Хотел только играть на улице с мальчишками. Я бы своей рукой убила такого ребенка!

И вот однажды подошел к Ала ад-Дину человек.

«Привет тебе, мальчик, во имя Аллаха великого! Я твой дядя! Где мой брат, а твой отец?!»

А это был, мой цвэточек, совсем не дядя, а колдун! Магрибинец. Почти из этих мест.

Здесь у нас, ты знаешь, лучшие на весь мир чародеи! Каждый порядочный человек имеет амулет с джинном, да.

Глупый Ала ад-Дин говорит: «Мой бедный отец умер».

Тогда магрибинец давай стонать и бить себя по щекам: «Ах, мой несчастный брат! Ах, кусочек моей печени! Почему я не умер вместо тебя?»

Магрибинец дал Ала ад-Дину два динара и велел отдать матушке. И сказать: «Дядя завтра придет, приготовь обед».

Умная женщина очень удивилась: «Какой дядя, откуда дядя?» Но кто кроме родственников будет давать деньги бедным людям? И она приготовила обед.

Назавтра магрибинец пришел и принес подарок.

Головы женщины и Ала ад-Дина совсем растаяли и они поверили, что это брат умершего портного…

Весенняя ночь была душной и Фатима решила переместиться ночевать на крышу. Масрур перенес туда тюфяки и подушки и полусонная Жаккетта поднялась наверх, на плоскую крышу дома.

Из внутреннего дворика сладко пахло цветами, с улицы неслись куда менее приятные запахи.

Слышались покрикивания квартальных ночных сторожей. Горели костры на минаретах. На севере ворочалось море, далеко на юге дышала Сахара.

Другой край Земли, другой мир…

В соседних дворах-крепостях тоже ночевали на крышах. За глинобитным забором доносились монотонные наигрыши арабской лютни. И тонкие женские голоса. Они были дома. А Жаккетта в плену. На краю Земли…

– Не бойся, мой цвеэточек! – Фатима увидела, что Жаккетта съежилась под одеялом.