Унесенные за горизонт - Раиса Кузнецова Страница 8

После завтрака компания засобиралась на охоту. За столом остались Игорь, притворно сославшийся на сбитый мозоль, и я.

Что делать? Боже, как стыдно!

― Рая!

Я обернулась ― в проеме двери, опираясь на косяк, стоял Василий. Я покорно поднялась и вошла за ним следом в «каморку», где стояла лишь монашеская узкая коечка, накрытая пестрым лоскутным одеялом. Он усадил меня на нее:

― Нам надо поговорить.

― За этим и приехала. ― Внутреннее мое спокойствие меня удивило: будто все выгорело и ничего не осталось ни от прежней боли, ни от радости.

― Ты хочешь объяснений?

― Ничего не хочу, ― буркнула я. ― Просто пришла в голову блажь посмотреть, как живут «бродяги», ищущие уединения.

― Ну и как, по твоему?

― Приехала, посмотрела и сегодня же уеду. Можешь не волноваться!

― И скатертью дорога!

Василий, хлопнув дверью, выскочил из каморки.

В окно я увидела, как он нервно оседлал лошадь, как та попятилась от боли, когда он дернул повод, и тотчас скрылся из виду. Вот и все, вот и все, ― шептала я, ощущая пустоту и легкость, будто сбросила с плеч тяжелый груз.

Вернулась в зал и, надев пальто, вышла на веранду. Игорь, по всему, поджидал меня.

― Давайте погуляем. Здесь удивительно красивые места!

Расспрашивал он очень тактично и мимоходом что-то сообщал о себе. Двадцать семь лет, инженер, но увлекает его работа в кино, пока снимается в небольших ролях и в массовых сценах, но надеется на успех в будущем. Хоть я и считалась «умной», но была, по сути, провинциальной девчонкой. Все казалось таким романтичным.... Он принадлежал к неведомому и недоступному миру артистов, режиссеров, куда я когда-то так стремилась, но волею судьбы не попала. Мы бродили по лесу, играли в снежки, катали друг друга в сугробах. И кстати и некстати непрерывно хохотали.

Возвратились замерзшие, раскрасневшиеся и тут же попали под град двусмысленных шуток. Азартно от них отбрехиваясь, сели за стол и с большим аппетитом принялись наверстывать упущенное. Настроение изменилось коренным образом ― оно было превосходным. Хладнокровно взирая на злое лицо Василия, спросила, есть ли вечером поезд на Москву. Оказалось, единственный поезд на Москву будет только утром.

― Какая печаль! ― притворно вздохнула я. ― Придется ночевать. Надеюсь, местечко для меня найдется?

― Конечно, ― буркнул Василий.

После обеда, заговорщически переглянувшись с Игорем, мы, как нашкодившие дети, выскочили из дома. Солнце заходило, окрашивая в розовые тона стволы сосен. Теперь мы почему-то не смеялись, все больше молчали и, замерзнув, пытались согреться, держа руки в ладонях друг друга.

Вернулись поздно, безумно хотелось спать.

― А киноартист-то ― на ходу подметки рвет! ― сказал кто-то.

Сил отвечать не было. Попросила Василия показать мое место для ночлега. Он провел меня в каморку, где сегодня происходило наше неудавшееся объяснение.

― Эти люди, ты знаешь, я их не звал, они приехали сами...

Но я прервала:

― Мне это неинтересно и меня не касается. Об одном прошу, разбуди к поезду.

Он вышел, обиженный, а я, плотно закрыв дверь, улеглась и сразу заснула.

Разбудил стук в дверь; быстро оделась и вышла в столовую. На столе были чай, хлеб, колбаса. К нашему завтраку присоединился Игорь. Я спросила, отчего он так рано встал.

― Надо же вас проводить, ― ответил он с улыбкой.

― Какая галантность, ― сказала я, ― мы же вчера простились!

― Надоело бездельничать. Вот, решил ехать с вами.

Василий быстро и как-то косо взглянул на него.

― Ну, что же делать, садитесь оба.

И пара лошадей резво помчала сани по лесной дороге. Теперь путь от лесничества до станции показался мне куда короче.

Пока поджидали поезд, Василий вдруг завладел моими руками и, согревая их дыханием, говорил:

― Помни, я люблю тебя. Я вернусь, и все пойдет по-старому. ..

Я молчала и скептически улыбалась. Подошел поезд, мы с Игорем вошли в вагон. В тамбуре Василий задержал меня:

― Я буду писать... Я был неправ... ― и, выскочив из тронувшегося состава, что-то ― я не разобрала ― прокричал. Я снисходительно помахала платочком из окна, победно ощущая, что за моей спиной возвышается могучая фигура Игоря. И было приятно оттого, что Василий это знает [7].

Вагон был бесплацкартный. Игорь постелил на лавку свое большое черное пальто и, когда я легла, заботливо накрыл свободной полой. Сам ложиться не стал, сел напротив. Но «кайфовать» пришлось недолго. Поезд останавливался на каждой станции, вагон забился под завязку, пришлось Игорю пересесть ко мне. И сидя, укрывшись одним пальто, прижавшись друг к другу, мы продремали почти до самой Москвы.

На Брестском вокзале, едва ступили на платформу, я резко увеличила дистанцию и холодно, как и положено приличным советским девушкам, протянула для прощания руку.

― Мне бы хотелось..., ― сказал Игорь, но я догадалась, какие слова он сейчас скажет, и быстро перебила:

― Простите, я очень устала.

Трамвай по темному городу тащился целую вечность. В пригородном поезде с лохматыми от серого инея стеклами и тусклым желтым светом меня начало познабливать. Подняла воротник, закрыла глаза и, словно в кино, увидела вчерашний день, спину возницы «разбойника», розовые сосны, перекошенное от злости на весь мир лицо Василия. Вот и хорошо, вот и правильно, подумала я. А потом вспомнила, как тепло было под большим черным пальто.

В дырочку, продышанную в инее, едва узнала свою станцию и побежала к выходу. Ступеньки обледенели, я схватилась за поручень. И вдруг из темноты, навстречу ― рука.

― Не бойтесь, это я.

― Вот уж сюрприз! ― только и нашла, что сказать.

Снег громко хрустел под ногами.

― Там на вокзале... Я хотел...

― Очень интересно! Чего же?

― Совсем честно?

― Ну, разумеется!

― Хороший кусок колбасы и чашку горячего чая!

― Надо же! Наши желания совпадают! Просто удивительно! Ладно, чего уж там, идемте! Вот только колбасы не обещаю!

Деревянное здание нарсуда освещалось лунным светом. Сторожа, жившие во флигеле, нашего прихода не заметили. Я открыла входную дверь и, стараясь не шуметь, поднялась вместе с Игорем в комнату. Зажгла свет.