Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II - Стивен Кут Страница 8

— Становясь на сторону двора, вы сослужите себе дурную службу, — попытался предостеречь его Генри Мартен.

Хайд небрежно отговорился, что «с двором ничего общего не имеет». У него одна забота — «отстоять принципы правления и закон». На эту тему Хайд мог распространяться часами.

Мартен ограничился одной-единствениой фразой: «Нет такого мудреца, который способен был бы править нами в одиночку».

Столь откровенный подрыв основ монархии потряс Хайда. «Ничего подобного, — писал он, — я дотоле не слышал».

Внутренне кипя от негодования, Хайд на следующий день получил приватную аудиенцию у короля, и ему удалось, в немалой степени благодаря собственным достоинствам, завоевать доверие своего надменного и, как правило, замкнутого собеседника. Самой надежной верительной грамотой Хайда была его безграничная преданность: по собственным словам, он испытывал «какую-то особую любовь к личности короля». Тот факт, что Карла I веселили даже примитивные шутки Хайда, вполне свидетельствует, что в его обществе королю было хорошо; однако же не менее важным для монарха было видеть в этом застенчивом от природы и, в общем, ленивом молодом человеке его бесспорные административные способности и неукротимую энергию. Случалось, Хайд был напыщен, порой даже, как вскоре предстояло убедиться принцу Карлу, нетерпим, но та воля к власти, которую он излучал, хотя ему было всего тридцать, привлекала загнанного в тупик короля.

Политическое напряжение нарастало, волнение охватило весь Лондон, теперь уже и сам монарх оказался в полной растерянности, не зная, что предпринять. И вдруг совершенно неожиданно он с семьей покинул столицу, да так стремительно, что, когда двор оказался в Хэмптон-Корте, к его приему ничего не было готово. Принц ночевал в одной комнате с родителями. Надежный мир детства рассыпался на глазах. Мальчику пришлось покинуть шикарный дворец, где власть была запечатлена штрихами самого Рубенса. Впереди маленького Карла ждал мир, в котором ему, чтобы выжить, понадобятся все его изворотливость и хитроумие. Пока же по пустынному Уайтхоллу беспрепятственно бродили зеваки, глазеющие на королевские регалии — официальные залы, картины, гобелены, наконец, самый трон; иные даже взбирались на него, чтобы самолично испытать, каково это — быть королем.

На протяжении всего этого зыбкого времени принц видел, что отец готовится к войне против собственных подданных. Даже здесь, в Хэмптон-Корте, чувствовалось, как почва под ногами колеблется и каким сомнениям подвергается сама идея божественного права королей. Старого наставника принца, Ньюкасла, срочно направили в Гулль, чтобы обеспечить сохранность находящегося там огромного арсенала оружия, но миссия его закончилась провалом. Тогда король в отчаянной попытке достать вооружение и патроны решил отправить жену в Голландию. 7 февраля королевская чета выехала из Виндзорского замка в Дувр, но по дороге, огибая явно враждебный Лондон, они вынуждены были скрываться в деревушках, словно какие-то должники либо грабители. Времена, когда пышные маски, при помощи которых родители принца убеждали себя, что их взаимная любовь способна править миром, остались позади. Генриетте Марии пришлось закладывать драгоценности, чтобы было на что закупить оружие.

В Дувре состоялось трогательное расставание отца с матерью, а странствия принца продолжились. Окончательным местом назначения был Йорк, но по дороге Карлу с сыном приходилось неизбежно останавливаться, пытаясь обезопасить тех, кто, хотелось бы ему надеяться, оставался верен королю. Принцу во всем этом отводилась немалая роль, и он исполнял ее с терпением и мастерством, какого трудно было ожидать от мальчика, не достигшего и 12 лет. Поездка в Кембридж в особенности показала, насколько подготовка и чутье уже превратили принца в актера королевской сцены — необычного ребенка, на которого (и это главное) судьба возложила бремя большой ответственности.

Принц Карл прибыл в город за несколько дней до отца. Его приветствовал на латыни проректор университета, присвоивший ему, а также сыновьям Бэкингема, братьям Вил-лье, почетную степень. Принцу были вручены перчатки и Библия, и, хотя в королевской часовне он нарушил традицию прикрывать лицо шляпой во время молитвы, ему охотно простили этот небольшой и даже симпатичный промах. Однако в театре пришлось труднее: трехчасовой спектакль был так скучен, что даже актерам было жаль мальчика. Впрочем, он с достоинством выдержал испытание и вежливо поаплодировал исполнителям. Затем безо всякого перерыва началось другое представление, принятое столь же тепло. В конце этого длинного дня воодушевленная профессура проводила принца к экипажу, которым он проследовал в Ньюмаркет, где его уже поджидал отец.

Вернувшись в Кембридж, отец с сыном убедились, что королевские визиты обнажают раздробленность страны в целом.

В университетском городке их приветствовали возгласами «Да здравствует король!», но горожане встречали по-другому. Одни умоляли вернуться «к своему парламенту, иначе всем нам конец». В голосах других слышались угрожающие ноты. С приближением к Хантипдону королю, и без того испытывающему немалое раздражение, стало очевидно, что местное дворянство демонстративно не желает выделять ему эскорт. Дальше — хуже. Отказавшись выполнить просьбу парламента переместить арсенал из Гулля в лондонский Тауэр, король еще раз попытался овладеть им, но ему преградили путь. Страна фатально двигалась к гражданской войне, уже произошло первое военное столкновение. Королевский флот перешел на сторону парламента, очередная попытка проникнуть в Гулль провалилась, к августу стало ясно, что войны не избежать. Король потребовал от старших офицеров повстанческой армии сложить свои полномочия, иначе их обвинят в предательстве. 12 августа он выпустил прокламацию, призывающую подданных встретиться с ним в Ноттингэме. «Моим верным друзьям, — говорилось в ней, — пришло время предстать предо мною». Но лишь немногие откликнулись на этот зов.

Постепенно принц Карл все больше втягивался в приготовления к войне. Вооружение, живая сила, деньги — вот чего отчаянно не хватало королевской стороне, и в середине сентября король двинулся на запад, в Шрусбери, откуда было легко попасть в Уэльс и приграничные с ним графства, эти цитадели роялизма. Принца в сопровождении лорда Хертфорда, исполнявшего в отсутствие Ньюкасла обязанности его наставника, отправили в Реглан. Здесь, в увешанном гобеленами зале, юного Карла потчевали местным медом, а также преподносили ему дары — гравированные старинные блюда с плодами урожая фруктовых плантаций. Принц ответил благодарственной речью. «Господа, — начал он, — я наслышан о ваших великих предках-бриттах, людях большой мудрости, великого сердца, гор дых устремлений, а сегодняшняя встреча, которую я никогда не забуду, заставляет меня уверовать в вашу любовь. Примите мою хвалу и благодарность за любовь, изобильный стол и щедрое гостеприимство». Произнеся эти слова, мальчик продолжил свой путь по Рэднорширу, «выказывая милость и любовь» ко всем и демонстрируя то самое добросердечие, которое он впоследствии будет использовать с таким незаурядным политическим мастерством. Вскоре стало очевидно, что принц добился немалого успеха. Из северного Уэльса, Чешира и Денбигшира к королю потекли люди и деньги. Открылся монетный двор; тем, кто запишется в ополчение, была обещана награда. К концу сентября под королевские знамена собралось более шести тысяч пехотинцев и две тысячи конников.