Генерал Ермолов - Владимир Лесин Страница 8

«Платов, изумлявший всех своими практическими сведениями в астрономии, указывая Ермолову на различные звезды небосклона, говорил:

— Вот эта звезда находится над поворотом Волги к югу; эта — над Кавказом, куда мы с тобой бежали бы, если бы у меня не было столько детей; вот эта над местом, откуда я еще мальчишкою гонял свиней на ярмарку».

Человек, четверть века ночевавший под открытым небом в степи и в горах, конечно же, мог изумлять окружающих своими познаниями в «практической астрономии». В этом нет ничего необычного. Интересно, что, оказывается, только дети удерживали его от побега на Кавказ. Значит, не верил тогда Матвей Иванович в свое высокое предназначение.

Ермолов всегда отличался высокомерием породистого аристократа, хотя таковым себя не считал. А с годами, по мере накопления знаний, все больше и больше. Правда, основания имелись: умница был необыкновенный и генералом стал блистательным. Думаю, рассказ о звезде, под которой Платов гонял свиней на ярмарку, был придуман им значительно позднее, когда практически безграмотный Матвей Иванович стал графом Российской империи, почетным доктором Оксфордского университета и героем Европы. Что ж, всякий человек имеет слабости. Не был лишен их и Алексей Петрович. Одним из определяющих свойств его характера была зависть к чужим успехам.

Время протекало хотя и медленно, однако «разными упражнениями» наш герой сокращал его. В ссылке он обратился к изучению латинского языка под руководством соборного протоиерея Егора Арсеньевича Груздева, который ежедневно будил ученика словами:

— Пора, батюшка, вставать: Тит Ливии уже давно ждет нас.

Мертвый язык римлян Алексей постиг настолько, что усвоил стиль Тацита. В это же время он приобрел навыки в переплетном деле, надеясь зарабатывать на хлеб насущный, когда в Россию придут якобинцы и все будут равными.

Радовало, что костромичи оказывали ему «великодушное расположение, не находя ни в свойствах, ни в образе поведения его ничего, обнаруживающего преступника».

Один костромской старожил рассказал, а писатель Иван Иванович Лажечников запомнил и записал за ним, что Ермолов в зимнее время возил воду с реки для своей хозяйки, которая любила его как сына. Сам ходил на рынок, нянчил ее внуков, а она готовила ему обед или ужин.

Узнав о походе русских войск в Италию, опальный подполковник лихорадочно перелистывал страницы газет, надеясь узнать что-нибудь о своих сослуживцах. Огорчало, что они ушли с армией Суворова без него. Об успехах великого полководца и его героев сообщил Ермолову после возвращения из похода Иван Григорьевич Огранович, тот самый подпоручик, который сопровождал Алексея Петровича на допрос к Линденеру. Он был одним из немногих, кто не забыл «в несчастье впавшего приятеля».

Отвечая на письмо Ограновича, Алексей Петрович писал:

«Не в состоянии изобразить тебе, какое удовольствие доставило мне письмо твое, но только смею уверить, что чувства благодарности с моей стороны соразмерны оному. И не усомнись, что я в полной мере принимаю сие одолжение, радуюсь притом, что ты окончил поход столь трудный благополучно. Весьма лестно быть участником тех побед, которые навсегда принесут вам много чести, доставя сверх того опытность, нужную достойным офицерам, каковы все те, коим некогда я имел счастье быть сотоварищем. Не думай, чтоб лесть извлекла сии приветствия, но верь, что они истинные чувства того, кто за счастье поставляет иметь многих из них приятелями…

Желал бы я разделить труды ваши, участвовать в славе вашей, но нет возможности, и все пути преграждены. Прощай, Любезный Друг, и помни того, который никогда забыть тебя не в состоянии».

Как видно, в красноречии Алексею Петровичу не откажешь.

Люди очень влиятельные, такие как Александр Васильевич Казадаев, советовали Ермолову написать «жалобное письмо к графу Ивану Павловичу Кутайсову, который ручался, что выхлопочет ему полное прощение и возвращение всего потерянного». Гордый молодой человек готов был принять предложение «любезного друга», но мало верил в его эффективность. Он по-прежнему не чувствовал за собой никакой вины. Зато, используя свое красноречие, помог малограмотному Платову написать прошение на имя генерал-прокурора Лопухина с просьбой разрешить ему продолжить службу или отпустить к семье. Впрочем, не помогло.

«В это время проживал в Костроме некто Авель, — записал Д.В. Давыдов со слов А.П. Ермолова, — который был одарен способностью верно предсказывать будущее». О нем ходили легенды, будто он предсказал с необыкновенной точностью час кончины императрицы Екатерины Великой, за что был расстрижен и заключен в Шлиссельбургскую крепость. Павел I, взойдя на престол, пожелал встретиться с ним.

— Что скажешь ты о моем царствовании и судьбе моей? — спросил государь. — Говори! Все говори! Ничего не утаивай! Я не боюсь, и ты не бойся.

— Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей…

Вещий Авель поименно назвал всех преемников Павла I, начиная от Александра I и кончая Николаем II, подробно обрисовал важнейшие деяния и судьбу каждого, предсказал приход к власти и падение безбожников и так далее.

14 декабря 1796 года император подписал рескрипт:

«Всемилостивейше повелеваем содержащегося в Шлиссельбургской крепости крестьянина Васильева освободить и отослать по желанию его для пострижения в монахи к Гавриилу, митрополиту Новгородскому и Петербургскому».

Авель (крестьянин Васильев) к митрополиту Гавриилу не явился. Он вернулся в Кострому, где, по-видимому, повторил свое предсказание, назвав день и час убийства Павла I. А благородный исправник, подполковник Устин Семенович Ярлыков поспешил сообщить о том Ермолову.

6 октября 1800 года в Кострому прибыл сенатский курьер. Через три дня он увез Платова в Петербург.

— Прощай, Алексей Петрович, — сказал Платов Ермолову, — даст Бог, свидимся, — обнял товарища по изгнанию, сел в карету и покатил на север.

«С горестью простился я с Платовым, но завидовать счастью не мог, ибо оно обращалось к человеку, известному отличною храбростью и способностями», — вспоминал Ермолов.

Завидовать-то пока было нечему: Матвей Иванович ехал в Петербург, чтобы предстать перед гражданским судом. Суд его оправдает, но прежде он месяца четыре посидит в той же крепости, которую почти год назад покинул Алексей Петрович.

Могучий телом и духом молодой воин от «чрезвычайной скорби» стал терять силы и интерес к жизни. И лишь чувство ответственности по отношению к родителям удерживало его от рокового шага, заставляло помнить о «должности христианина». Алексей Петрович умоляет друга Александра Васильевича писать ему, не презирать его в том несчастном состоянии, в котором он оказался по воле случая.