Габриэль Гарсиа Маркес - Сергей Марков Страница 8

«И вдруг точно вихрь взвился посреди селения — налетела банановая компания, неся палую листву. Листва была взбаламученная, буйная — человеческий и вещественный сор чужих мест, опаль гражданской войны, которая, отдаляясь, казалась всё более неправдоподобной. И этот хлам под ударами шального порывистого ветра стремительно сметался в кучи, обособлялся и наконец превратился в улочку с рекой на одном конце и огороженным кладбищем на другом, в особый, сборный посёлок, состоявший из отбросов других селений».

Это из авторского предисловия к повести «Палая листва». Аракатаку заполонили пьянство и распутство — действовали десятки кабаков и борделей, в которых трудились сотни жриц любви. В азартные игры проигрывались состояния. Процветали колдовство, чёрная магия вуду. Когда Габриелю не исполнилось ещё двух лет, «палая листва», рабочие «United Fruit Company» устроили невиданную по размаху забастовку, охватившую и Аракатаку. После подавления забастовки генерал-консерватор, сам назначивший себя и генерал-губернатором, Карлос Кортес Варгас заявил в своём «Декрете № 4», что в результате расстрела рабочих, собравшихся на станции Сьенага с тем, чтобы отправиться в город Санта-Марту с ультиматумом правительству, было убито всего девять человек. По другим сведениям, было застрелено и заколото штыками около тысячи. Но в действительности тогда погибло более трёх тысяч человек. В ту же ночь трупы погрузили в товарные вагоны, прицепили три паровоза, спереди, посередине и сзади, вывезли к морю, погрузили на баржи и, привязывая камни к трупам, выбрасывали в воду. Это было тяжёлой работой, до утра трудились несколько сотен чернокожих, в их числе и представители «палой листвы». Трупы шли ко дну, а некоторые погодя всплывали — и ещё месяц плавала зловонная вздувшаяся «палая листва» по Карибскому морю, пока не была доедена рыбами, птицами и морскими гадами. Земле по христианскому обычаю не был предан ни один из забастовщиков.

После расстрела и подавления забастовки «место прежних полицейских заняли наемные убийцы с мачете, — читаем в романе „Сто лет одиночества“. — Запершись в мастерской, полковник Аурелиано Буэндиа размышлял над этими переменами, и впервые за все долгие годы своего молчаливого одиночества он почувствовал мучительную и твёрдую уверенность в том, что с его стороны было ошибкой не довести войну до решительного конца. Как раз в один из этих дней брат уже давно забытого всеми полковника Магнифико Висбаля подошёл вместе с семилетним внуком к одному из лотков на площади, чтобы выпить лимонаду. Ребёнок случайно пролил напиток на мундир оказавшегося поблизости капрала полиции, и тогда этот варвар своим острым мачете изрубил мальчика в куски и одним ударом отсёк голову его деду, пытавшемуся спасти внука. Весь город смотрел на обезглавленное тело старика, когда несколько мужчин несли его домой, на голову, которую какая-то женщина держала в руке за волосы, и на окровавленный мешок с останками ребёнка».

— …Но такого не могло быть, Мину! — воскликнул я, когда мы с Минервой (которая, напомню, представила меня Гарсиа Маркесу и много рассказывала о нём не хрестоматийного), дискутируя на тему реальности и вымысла в латиноамериканской прозе, брели по узким тёмным улочкам старой Гаваны к Кафедральной площади.

— Это у вас на родине Ленина не могло! — возразила она. — Ты послушай, чему я однажды сама была свидетельницей в богатом пригороде Санто-Доминго, где жила у бабушки. Мужчины в бильярдной выпивали, смеялись, играли, я была там со своим старшим братом. Вдруг чернокожий мальчик, совсем маленький, может быть, лет семи, мой ровесник, ворвался в бильярдную, схватил со стола шар из слоновой кости и выбежал. Шар стоил денег, он мог бы на них поесть. Мужчины бросились в погоню, просто так, для забавы, ведь были и запасные шары. Мальчик бежал кромкой моря, его преследовали с криками, с хохотом. Брат тоже бежал за воришкой и потом говорил бабушке, что не видел, кто нанёс мальчику первый удар мачете. Удар несильный, неопасный. Но знаешь, как ведут себя акулы, когда чуют кровь? Кто-то нанёс второй, третий удар… Его гнали, улюлюкали, догоняли и кололи, кололи… Это была охота на человека, на ребёнка! В пьяном экстазе они прогнали его по берегу около двух километров и нанесли более пятидесяти ран! Он упал замертво. А они, взяв шар, бросили рядом несколько монет, родственникам мальчика, чтобы «не вопили», и, делясь друг с другом впечатлениями о том, кто куда пырнул мальчика, не спеша отправились назад в бильярдную доигрывать партию!.. А ты говоришь — не могло быть!

Подавление забастовки было оплачено долларами «Мамаши Юнай». Вскоре разразился мировой кризис 1929 года, нанёсший мощный удар по «United Fruit Company». А в октябре 1932 года произошёл «библейский потоп», небывалое в истории страны наводнение, ставшее Божиим наказанием, как тогда говорили: катастрофические убытки вынудили корпорацию вовсе уйти из Колумбии, погибла, лишилась крова и погрязшая в мыслимых и немыслимых пороках «палая листва». (Тот многодневный ливень Гарсиа Маркес будет не раз описывать, в частности, в рассказе «Монолог Исабели, которая смотрит на дождь в Макондо», а в романе «Сто лет одиночества» ливень продлится четыре года, одиннадцать месяцев и два дня.)

Но «электрифицированный курятник», конечно, бередил мальчишеское воображение — туда внука водил дед-полковник. Потрясающее впечатление на шестилетнего Габито произвело появление на пыльной разбитой улице Аракатаки ослепительного кабриолета, за рулём которого сидела фантастической красоты дама из «электрифицированного курятника». Рядом с ней гордо восседал огромный красавец-дог. Дед с внуком — пожилой и маленький мужчины — замерли с открытыми от восхищения ртами и стояли так, пока кабриолет, неспешно, величественно и волнующе покачиваясь, не скрылся за поворотом.

Много лет спустя писатель признается в одном из интервью, что лица той незнакомки в автомобиле, конечно, не запомнил, но во всех героинях его произведений есть её частица, её отсвет. Быть может, в тот самый момент в мальчике начало просыпаться мужское естество, которое со временем породит бурный поток, неиссякаемый, захлёстывающий, накрывающий читателя с головой водопад ни с чем не сравнимой маркесовской эротики. В романе «Сто лет одиночества» то мальчишеское потрясение воплотится в образ американки Патриции, будто унесённой, растаявшей, исчезнувшей, как и всё, таинственно и бесследно. Почти. После потопа, после гибельного ветра «сохранилось лишь одно-единственное свидетельство того, что здесь некогда жили люди, — перчатка, забытая Патрицией Браун в автомобиле, увитом анютиными глазками».

Запомнился на всю жизнь и богатый итальянский коммивояжёр Антонио Даконте Фама, ставший прообразом Пьетро Креспи. Как и многие предприниматели Америки и Европы, итальянец приехал в Аракатаку заработать на «банановой лихорадке». Энергичный, темпераментный, весёлый и находчивый неаполитанец буквально заполонил собою городок. Он имел отменный тенор, играл на пианоле и устраивал концерты, давал уроки изысканных итальянских танцев, показывал немое кино, привезённое из Италии, открыл пункт проката диковинных в ту пору велосипедов, организовал продажи по всему северо-востоку Колумбии граммофонов, невиданных ещё радиоприёмников, швейных машинок и проч. и проч.

О любовных похождениях итальянца Антонио ходили легенды — говорили, что он «пользовал всё, что шевелится», притом ни одна из женщин, будь она свободной или замужней, почему-то не могла ему отказать, рано или поздно он добивался своего. (В деревне на Волге, где вырос автор этих строк, когда-то снимали советско-итальянский фильм «Подсолнухи» с Софи Лорен, и на деревенских танцах появился такой же Антонио, то ли осветитель, то ли помощник режиссёра, кудрявый, темноглазый, не знающий ни слова по-нашему, и точь-в-точь как в Аракатаке, в деревне Новомелково ни одна не смогла устоять перед жгучим итальянцем — как много всё-таки общего у нас с колумбийцами!) Неоднократно в Аракатаке жизнь «макаронника» подвергалась реальной опасности, дважды он был ранен ревнивыми мужьями, его даже пытались кастрировать мачете, но он отстоял своё мужское достоинство, ударом граммофона по голове уложив ревнивца на месте. Жил он сразу с двумя молодыми женщинами, родными сёстрами, высокой голубоглазой блондинкой и пышногрудой брюнеткой. И ему беспрерывно приходилось ремонтировать их трёхспальную семейную кровать, поломанную в бурных ночных баталиях. Сёстры между собой жили дружно и рожали Даконте Фаме детей, нередко в один день, но одна — исключительно девочек, другая — только мальчиков. (В Аракатаке по сей день много Даконте.)