Иосип Броз Тито - Евгений Матонин Страница 8

На следующий день, когда будущий король, а пока еще принц-регент Александр принес присягу конституции и выходил из здания парламента, молодой серб-коммунист бросил в его автомобиль бомбу. Александр остался невредим, но были ранены десять человек.

КПЮ заявила, что не имеет никакого отношения к этой и другим подобным акциям, но парламент — Народная скупщина — 2 августа 1921 года принял «Закон о защите безопасности и порядка в государстве». Компартия объявлялась вне закона. За коммунистическую деятельность теперь полагалось суровое наказание вплоть до пожизненного заключения и даже смертной казни. Король Александр, который воспитывался при русском царском дворе и охотно давал приют белогвардейцам и вообще русским эмигрантам, терпеть не мог ни русских, ни югославских, ни каких-либо других коммунистов. Они отвечали ему тем же.

Тито позже язвительно высмеивал предприимчивого короля: «Он не только убедил парламент увеличить его содержание по цивильному листу, но и возглавил Национальный банк, а в конечном итоге даже сделался фермером. Он прибрал к рукам бывшее государственное хозяйство в Топчидере (пригород Белграда. — Е. М.) и продавал на белградском базаре яйца и овощи, соревнуясь с крестьянами. Солдаты королевской гвардии гнули на него спину без всякой платы и торговали на рынке в военных штанах и гражданских пальто королевскими овощами. Ушлый король также открыл предприятие по производству вина и сливовицы в Тополе и Демир Капия. Вся эта собственность была освобождена от налогов на том основании, что это личные владения короля!» [29]

Но что же делал в это время Иосип Броз? В большинстве его биографий говорится, что именно в 1920-м он стал членом компартии. Сам Тито, как уже говорилось, рассказывал, что его приняли в югославянскую секцию РКП(б) в 1918 году в Омске. Правда, по другой его версии, он вступил в нее в 1919 году. По третьей, в югославянскую секцию РКП(б) его приняли в Омске, но в марте — апреле 1920 года, а членом КПЮ он стал в ноябре того же года. В некоторых биографических справочниках утверждается, что Тито стал членом партии в октябре 1920-го. По другим версиям — не раньше середины 1924 года [30].

Точно известно лишь, что все это время вместе с Пелагеей он жил в селе Велико Тройство, где работал на мельнице Самуэля Поляка. Когда они вернулись из России, Пелагея была уже на девятом месяце беременности. Однако ребенок умер через несколько дней после родов.

Согласно другим сведениям, после смерти первого ребенка Пелагея родила еще одного. Но и он умер. Потом у нее родились сын Хинко и дочь Златица, которым тоже не суждено было долго прожить.

Иосип сам похоронил Златицу на небольшом сельском кладбище. Тут же был похоронен и его сын Хинко, умерший от дизентерии. В начале 1924 года Броз поставил на могиле детей памятник — один из самых богатых для того времени. На нем выбили строки: «Пусть мир и тишина царят над вашим гробом. Неизмеримую печаль и боль мы унесем с собой. Скорбящие родители». В верхней же части памятника были высечены католический крест и надпись: «Здесь покоятся в мире Божьем Златица Броз, возраст 2 года, и ее братик Хинко, возраст 3 дня».

Эти крест и надпись на памятнике, по мнению некоторых сербских исследователей, подтверждают, что Тито тогда еще не был коммунистом, так как отрицание религии и религиозных обрядов было в то время одним из главных условий приема в любую коммунистическую партию [31]. Но вряд ли надгробие свидетельствовало об убеждениях Тито. Скорее всего оно было данью тем привычным для него традициям, в окружении которых он вырос. Да и какой памятник своим детям на балканском сельском кладбище мог тогда поставить даже самый убежденный коммунист? Не со звездой же, в самом деле.

В то время он постепенно приобретал популярность среди местных рабочих, которые с симпатиями относились к идеям коммунизма. В партии шли дискуссии о дальнейшей тактике борьбы. «Умеренные» считали, что к запрету КПЮ привели действия слишком радикальных элементов и что только отказом от насилия можно сделать партию популярной среди народных масс. На одном из собраний Броз обрушился на «умеренных» с резкой критикой. «С таким руководством, — сказал он, — КПЮ никогда не будет в состоянии прийти к власти».

Вскоре его выбрали в Окружной комитет КПЮ. Он должен был заменить одного из рабочих-коммунистов, который умер от чахотки. Коммунисты и социал-демократы решили устроить умершему «революционные» похороны, хотя семья была против и пригласила католического священника. Когда гроб вынесли из дома, кто-то из социал-демократов начал говорить речь, но священник и семья попросили его замолчать. Однако коммунисты устроили шествие к могиле с венком в виде серпа и молота. Иосип Броз произнес краткую речь, поклявшись умершему товарищу «бороться за те идеи, которым ты всегда был верен». После этого над могилой развернули красный флаг.

Вся эта история стала быстро известна властям — на «коммунистическую агитацию» пожаловался священник. Полиция арестовала нескольких активных участников акции, в том числе и Броза. Через восемь дней состоялся суд. Однако арестованным повезло — прокурор был православным и терпеть не мог того священника, который обвинил Броза и его товарищей в «коммунистической агитации». Он постановил, что их вина не доказана [32].

Броз вернулся на мельницу в селе Велико Тройство. 2 февраля 1924 года у них с Пелагеей родился сын Жарко — единственный из всех их детей, кто выжил. Между тем после ареста Броз окончательно превратился в глазах властей в «неблагонадежный элемент». Его то и дело вызывали на допросы в полицию и приходили к нему домой с обысками. Еще больше осложнилась его жизнь после того, как летом 1925 года умер хозяин мельницы Самуэль Поляк. Новый хозяин поставил вопрос ребром: либо Броз занимается политикой, либо работает у него.

Обсудив ситуацию с товарищами по партии, Броз решил устроиться на судоверфи в Кралевице, городе на побережье Адриатики: он хотел быть «в гуще рабочих масс».

Кралевица находится рядом с полуостровом Истра, который после Первой мировой войны достался Италии, хотя Королевство СХС тоже претендовало на него. С итальянцами велись постоянные пограничные споры, и их отголоски сказывались даже на работе верфи, на которую устроился Броз. Согласно договоренностям итальянцы передали соседям несколько захваченных ими во время войны катеров, принадлежавших Австро-Венгрии. Но перед этой передачей они разобрали их чуть ли не до винтика, сняв самые ценные узлы и механизмы. Рабочие верфи смогли их восстановить, и, вспоминая об этом, Тито не скрывал гордости. «Когда первый торпедный катер вышел в испытательный рейс, нашей радости не было предела, — рассказывал он. — Поршни надрывно скрипели, и мы переживали, как бы старое железо не треснуло под давлением. Но все прошло хорошо» [33].