Тамерлан - Жан-Поль Ру Страница 8

Все эти земли в основном были тюркские, хотя города в южной полосе преимущественно были заселены иранцами, коих еще называли сартами или таджиками. Никакого государства они не составляли: там можно было различить лишь три обширные области, не имевшие никакой органической связи друг с другом. Север, невзирая на существование нескольких более или менее значительных городов, а именно Пишпека, Токмака, Каялыка и Алмалыка, был краем кочевников (где монгольские и тюркские племена перемещались по пастбищам, имевшим своим центром долину реки Или), Моголистаном в узком понимании этого слова. Насколько можно судить, упомянутые племена, следуя примеру вождей, оставались шаманистскими; однако к ним проникло и христианство, о чем свидетельствуют христианские кладбища, обнаруженные в поречье Или, а также деятельность миссионеров в Алмалыке. Никакой администрации им не было известно, как не имели они и ни малейшего понятия о государстве. [30]

Уйгурия, когда-то буддийская, манихейская и христианская (если не упоминать о более скромных иудейских и маздакитских общинах), являлась страной высокой литературной и художественной культуры. Разумеется, ислам в этой стране распространение получил, но невозможно сказать, как далеко он продвинулся в восточном направлении с той поры, как в X веке образовалась тюрко-мусульманская империя баласагуно-кашгарских Караханидов. Именно на караханидо-тюркском языке Юсуф Хасс Хаджиб написал первое в Центральной Азии мусульманское произведение «Кутадгу билиг» («Наука счастья», 1067–1070); именно Караханиду Махмуду Кашгарскому обязано человечество первой научной тюркской книгой, монументальным энциклопедическим словарем (1072–1083); именно на тюркском языке изъяснялся величайший мистик Центральной Азии Ахмед Ясави, умерший в Яссе (нынешнем Туркестане), над чьей могилой по Тамерлановой воле со временем был воздвигнут грандиозный мавзолей.

Трансоксиана и Хорезм (который, несмотря на свои историю и культуру, в известной мере являлся частью Туркестана) представляли собой страны урбанизованные и отчасти сельскохозяйственные. Уже в первые века хиджры там получили развитие такие крупные очаги мусульманской цивилизации, как Ургенч, Бухара, Самарканд, Балх (Бактрия) и Газни, чья история уходит корнями во мрак времен. Их особенность признавал даже Чингисхан, давший Трансоксиане мусульманского правителя, Махмуда Ялавача, резиденция которого находилась в Ходженте. Сей человек, а также его сын и внук, сменившие его на этом «посту», трудились над переустройством страны и возрождением разрушенных городов. Их усилия не оказались бесплодными: «раны были залечены», экономика восстановлена. Бухара, например, расцвела столь пышно, что, кажется, именно тогда она пережила наиболее счастливые дни своей истории, невзирая на опустошения, причиненные ей Ильханами, осадившими этот город в 1273 году. Джувейни утверждал, что равного ей в мире не было ничего, а Марко Поло увидел в ней «самый лучший город Персии».

У владетелей этой империи, Джагатаидов, коих титуловали оберегателями ясы (законодательство Чингисхана), поскольку они оставались ярыми Чингисовыми приверженцами, мысли приискать себе столицу или поселиться в регионе с высокой культурой не возникало никогда. Они ненавидели города и были близки к тому, чтобы считать их пригодными только для роли жертв: случалось так, что они штурмовали и грабили даже те города, которые им принадлежали давно. Оказавшись на стыке двух великих цивилизаций, они держались в стороне, блюдя верность себе и борясь с опасностью разложения. В конечном итоге на путь цивилизации они встали, но много позже других улусов, менее изолированных и унаследовавших политические и культурные структуры покоренных народов. А пока что, находясь в центре Монгольского мира, они состояли в военных или мирных отношениях с тремя другими улусами, что давало им, право же, немного; однако они контролировали великие межконтинентальные торговые пути — «Шелковый», начинавшийся в Китае, и «Пряностный», бравший начало в Индии, — что являлось источником колоссальных доходов. [31]

Вплоть до 1261 года Джагатаев улус оставался в жесткой зависимости от Агаханов, которые никогда не отказывали себе в удовольствии вмешиваться в его дела, в частности для интронизации угодных им князей. Умершему в 1242 году Джагатаю наследовал его внук Кара-Хулегу (1242–1246). Это был сын того Матугена, который погиб в сражении под Бамианом, афганским городом, известным огромными скульптурами Будды, вырезанными прямо в скале, и которого так оплакивал Чингисхан. Кара-Хулегу был еще юн, и в продолжение четырех лет власть находилась в руках вдовой императрицы, как это было принято в Каракоруме, где в период между кончиной Великого хана и вхождения в возраст наследника правили регентши. Затем, в 1246 году, Гуюк поставил во главе улуса Ису-Мангу (1246–1252), человека малоспособного, отдавшего бразды правления жене и своему министру-мусульманину. Он принял сторону Угедея, противившегося избранию Мунке на верховную должность, и был смещен. Мунке возвратил на трон Кара-Хулегу (1252), но тот преставился чуть ли не на следующий день. Его вдова Органа-хатун, личность незаурядная, взяла власть в свои руки и правила страной до 1261 года.

В очередной период всеобщего своеволия Органа-хатун попыталась лавировать между двумя соискателями: Хубилаем, которого посадила на трон в Китае его армия, и Арик-Бугой, коронованным в Каракоруме; при этом благоволя первому. Пренебрегши ею и надеясь таким способом нейтрализовать Джагатаидов, Арик-Буга возвел на престол Альгу. Поскольку упомянутые государи, коих намеревались сделать соперниками, были, по счастью, разных полов и к тому же рассудительными, им очень скоро стало ясно, что в их интересах было бы сочетаться браком. Дабы спокойно провести медовый месяц, они постарались как можно дальше дистанцироваться от Пекина (сидевший там же Хубилай в конце концов оказался во главе основного улуса), таким образом сделав первые шаги на пути к фактической автономии, указанному им Ильханами и Золотой Ордой. Когда умер Альгу (1266), Органа сумела сделать наследником своего сына, которого родила от Кара-Хулегу. Новый хан, Мубарак, был мусульманином, что тогда представлялось совершенно неприемлемым, и за это он едва не поплатился троном. Иные утверждали, будто бы наследовавший ему Барак принял ислам тоже (1266–1271), но ни его имя, ни его похороны на горé в соответствии с монгольским ритуалом этого не подтверждают. Он был вынужден подчиниться Угедейде-Кайду и согласиться с созывом курултая, чтобы попытаться найти решение важных социальных проблем, порожденных фактом совместного проживания в одной империи кочевников и оседлых. Для защиты культурных земель вторых от первых были приняты радикальные меры: племенные вожди и князья обязались оставаться на плоскогорье и в степи и не позволять пастухам гонять стада по возделанным полям (1269). Немного позже Кайду и новый хан Дува (1274–1306), исходя лишь из интересов подданных, а не из желания заиметь некую резиденцию, основали в Фергане новый город, Андижан, где в будущем должен был родиться Бабур. [32]

В период между 1271 и 1274 годами эти события сделались причиной довольно опасных нестроений. Тем временем медленно, но верно осуществлялись отюречивание монголов и их исламизация, параллельно с этим возникла необходимость в создании стабильного государства, то есть более тяготеющего к оседлости. Кебек (1309–1310 и 1320–1326), хоть и оставался язычником, покинул степь и поселился в Трансоксиане, где построил дворец, Карши, ставший зародышем будущего города; там, по тюркскому обычаю, он стал чеканить деньги от своего имени. Он также дал обет никогда не бывать на Или, что в Моголистане. Эта уступка номада, быть может, еще заметнее подчеркивает факт того, что империя все более утрачивала кочевой характер; одновременно она усугубила внутригосударственную напряженность.