Скифские империи. История кочевых государств Великой степи - Ф. Грэм Страница 8

Название Sclavi, склавы, появляется в трудах армянского историка Мовсеса Хоренаци, который жил и работал в V веке; но славяне, чьи земли теперь протянулись от Тихого океана до Адриатического моря, впервые упоминаются под таким обозначением у готского автора Иордана и его современника Прокопия, историка в правление Юстиниана, который называет их склавинами. Это имя происходит от слова «слава»; и Притчард наряду с другими этнологами исходит из того, что они, вне всяких сомнений, были потомками сарматов. Гиббон говорит о них: «Но та же самая раса славян, как кажется, во все века удерживала за собою господство над теми же самыми странами. Их многочисленные племена, как бы они ни были отдалены одно от другого или как бы ни была сильна между ними вражда, говорили одним языком (который был груб и необработан) и распознавались по своему наружному сходству; они не были так смуглы, как татары, и, как по своему росту, так и по цвету лица, имели некоторое сходство с германцами. Четыре тысячи шестьсот их деревень были разбросаны по теперешним провинциям России и Польши, а их хижины строились на скорую руку из неотесанных бревен, так как на их родине не было ни камня, ни железа… Их овцы и рогатый скот были крупны и многочисленны, а поля, которые они засевали пшеницей и птичьим просом, доставляли им, вместо хлеба, грубую и менее питательную пищу… Они сражались пешими и почти нагими и не носили никаких оборонительных доспехов, кроме тяжелого щита; оружием для нападения служили для них лук, колчан с маленькими отравленными стрелами и длинная веревка, которую они ловко закидывали издали и затягивали на неприятеле в петлю». Как и древние скифы, они ритуально предавали мертвецов огню и вдов сжигали на погребальном костре с их покойными мужьями, а также, если хоронили человека богатого или знатного, заживо зарывали раба, чтобы у покойника в загробном сразу же был слуга. «Склавены, – говорит Прокопий, – поклоняются одному Богу-громовержцу. Они полагают его единым правителем вселенной и приносят ему в жертву волов и всяческие прочие приношения. Подобно же они поклоняются рекам и нимфам и некоторым другим низшим божествам; всем им приносят приношения и жертвы и по ним предсказывают будущее». Они также поклоняются солнцу, луне и бурям, называемым Погодой, и в своих капищах изображают злых духов в виде льва, и приносят человеческие жертвы, обычно пленников, своему священному огню, который они поддерживают всегда горящим, в честь бога грома Перуна, а если жрецы не уследят за огнем, то их карают немедленной смертью. Как у сарматов, у славян в обычае многоженство, и мужья держат их в самом крайнем подчинении, тогда как все их дети мужского пола посвящаются войне; но если, по их мнению, рождается слишком много, их разрешается убивать, как и дряхлых и немощных людей, как по сию пору в обыкновении и у индусов, которых собственные дети часто бросают умирать по причине крайней нужды. Тем не менее обычно к мнению стариков они прислушивались уважительно и благоговейно, и каждое племя или деревня существовало как отдельная республика, над которой едва ли не абсолютной властью обладали старейшины общины. Они были гостеприимны до крайности, и у них бытовал закон, позволяющий бедняку украсть у своего богатого соседа, если у него не хватало средств на то, чтобы как следует принять гостя. Их древнейшие хроники повествуют, что они владели искусством музыки и поэзии; и в VI веке депутация, посланная от северных славян к императору Константинополя, поведала ему, что они получают высочайшее наслаждение от музыки и что, отправляясь в путь, редко обременяют себя оружием, но всегда берут с собой лютни и арфы собственного изготовления. В военные походы они нико гда не выступали без музыки; и Прокопий сообщает нам, что однажды в 592 году они настолько погрузились в свои развлечения прямо на глазах у врага, что греческий военачальник ночью застиг их врасплох, прежде чем они смогли предпринять какие-либо достаточные меры для обороны. До наших дней у славян дошло множество военных од и баллад, и в них «проявляется, – говорит современный автор, – буйный и своеобразный дух, они полны мифологических аллюзий, а те, что написаны в мирном ключе, особенно замечательны тихой кротостью своего характера, весьма отличающегося от изощренных и искусственных услад греческих и римских пасторалей». Иордан именует весь славянский народ собирательным названием Winidae [31]. Описав Дакию, «окруженную высокими Альпами», он прибавляет, «что по левую сторону от этих гор, у истоков реки Висла, лежит обширная область, обитаемая многочисленным народом винидов. Разные племена этого народа, – говорит он, – каждый называются по-своему; но обычно их зовут склавинами и антами». Прокопий, описывая их, замечает: «Их лица и волосы не белы и не желты и не вполне склонны к черному, но все они отчасти рыжеволосы. Они живут в жалких хижинах, выстроенных далеко друг от друга, и довольно часто меняют место жительства». Он рассказывает, что они населяют северный берег Дуная, откуда часто отправляются в набеги на правый берег этой реки; но в настоящее время они распространились по России, Богемии, Польше, Черногории и Хорватии и в течение полутора тысяч лет жили практически в тех же странах. Фигуры славян на исторической колонне в Константинополе одеты так же, как русские крестьяне более поздних времен, чьи привычки и образ жизни очень мало изменились по сравнению с предками IX века. В славянском диалекте множество халдейских, финикийских и древнеперсидских слов, и он больше напоминает санскрит, их общий источник, чем любой другой европейский язык, за исключением литовского, который тоже относится к сарматским языкам. В правление императора Юстиниана славяне и болгары непрестанно пересекали Дунай и вторгались в Восточную Римскую империю; и Прокопий утверждает, что за тридцать два года их ежегодные набеги поглотили 200 тысяч жителей Римской империи. В ходе одного вторжения они проникли за Балканы и даже пересекли Геллеспонт (Дарданеллы) и вернулись к себе на родину, нагруженные азиатскими сокровищами и трофеями; тогда как другое войско беспрепятственно дошло до пролива у Фермопил и Коринфского перешейка, причем греческие солдаты при виде приблизившихся неприятелей побросали оборонные сооружения, воздвигнутые против них императором, либо враг поднялся на стены с помощью лестниц. В другой год 3 тысячи славян переправились через Дунай и Гебр, разгромили всех римских полководцев, вышедших против них на поле боя, и без сопротивления разграбили города Иллирии и Фракии, причем и у тех и у других хватало оружия и воинов, чтобы отразить примитивно вооруженных нападающих и одержать над ними победу; и захватчики отошли назад за Дунай с бессчетным числом пленных греков. Прокопий обвиняет их в учинении чудовищнейших зверств над пленниками; однако, будучи свидетелем опустошения и бедствий, которые они причиняли своими набегами на Византийскую империю, он едва ли мог быть снисходителен в суждениях к тем, кто их совершал, и, пожалуй, преувеличил их бесчеловечность. «Более беспристрастные рассказы, – говорит Гиббон, – быть может, уменьшили бы число этих ужасных деяний и смягчили бы то, что в них было самого отвратительного… При осаде Топира, который довел славян до исступления своим упорным сопротивлением, они умертвили пятнадцать тысяч жителей мужского пола, но пощадили женщин и детей; самых ценных пленников они обыкновенно берегли для того, чтобы употреблять их на работы или требовать за них выкупа; эта рабская зависимость была не особенно обременительна, и пленников скоро выпускали на свободу за умеренную плату».