Его повесили на площади Победы - Лев Симкин Страница 8

— В 1930 году я занимался фашистской пропагандой в Ганновере. Позже, в апреле 1931 года, я был простым эсэсовцем в Ганновере.

Так Еккельн отвечал на допросе у следователя, стремясь попасть в такт советским пропагандистским представлениям. Допрашивал его приехавший из Москвы замначальника 2-го управления НКГБ СССР майор Цветаев, переводил показания сержант Суур. Велась стенограмма. Первый допрос состоялся 13 декабря, потом 14-го, затем с 20 декабря каждый день, иногда по два раза в день. Допросы не прерывались даже в новогоднюю ночь: 31 декабря 1945 года допрос начался в 19:00 и закончился 1 января 1946 года в 2:30. Торопились, поскольку дата процесса была заранее определена.

В судебном заседании прокурор задавал по этому поводу уточняющие вопросы.

— Пусть Еккельн перечислит свою работу в партии. Какие занимал должности в нацистской партии, какую работу выполнял, характер этой работы, место и время?

— С 1 октября 1929 года по 4 января 1931 года я был рядовым членом партии и не занимал никакой партийной должности… Вначале я был простым эсэсовцем и имел почетную общественную нагрузку.

Все эти «общественные нагрузки», конечно же, — трудности перевода с нацистского на советский новояз. У нацистов это называлось иначе — «почетная партийная работа».

К 1929 году НСДАП уже превратилась в массовую партию. Еккельну потребовалось время, чтобы примкнуть к национал-социалистическому движению, и все же он успел попасть в число партийцев с дореволюционным стажем. Что в дальнейшем позволило ему высоко подняться в СС, стать одним из самых могущественных функционеров.

Одновременно оказались востребованы люди с похожей биографией. Будущий комендант Освенцима Рудольф Хёсс в 16 лет ушел добровольцем на фронт, после окончания Первой мировой войны был на грани самоубийства, и его, нищего, никому не нужного, прибило к национал-социалистам. Там, где разрешено убивать, они могли проявить себя.

По признанию Еккельна, вступление в нацистское движение наполнило его жизнь новым смыслом. Но и он представлял для партии ценность, имея в виду его военное прошлое и, вероятно, дар убеждения. Иначе вряд ли его бы определили в партийные ораторы. Таким стало его первое партийное поручение, полученное в 1930 году. Как пропагандист он, вероятно, умел находить путь к сердцам слушателей. Особенно если между ним и воспитанниками было что-то общее.

В то же время, хотя и в другом городе — Линце — и даже в другом (пока еще) государстве — Австрии, жил молодой человек с похожей судьбой. Правда, был помладше, на войну опоздал. В 15 лет отец забрал его из школы и отправил работать на шахту. «Надо признать, еще и потому, что я был не самым прилежным школьником… Через два с половиной года отец объяснил мне, что так я никогда не добьюсь успеха». Он не добился успеха и когда благодаря дяде устроился в компанию «Вакуум ойл», потому что «директор Топпер был еврей, и его заместитель Вайс тоже, а может быть, и директор отделения в Линце — Каннхойзер, а зальцбургский директор Блум — уж точно».

Молодого человека звали Адольф Эйхман. Его рассказ взят мною из опубликованных недавно магнитофонных записей первых допросов Эйхмана сразу после прибытия из Аргентины в Израиль, проведенных капитаном израильской полиции Лессом.

В конце 1920-х годов юный Эйхман примкнул к Объединению фронтовиков, потом вступил в нацистскую партию. «В один прекрасный день в погребке — такая, знаете, большая пивная на баварский манер, с мартовским пивом, — было собрание НСДАП… И ко мне подошел некий Кальтенбруннер, Эрнст. Мы немного знали друг друга… Так вот, Эрнст Кальтенбруннер категорически потребовал: „Ты поступаешь к нам!“ Так уж это получилось, бесцеремонно как-то… Я сказал тогда: „Ну ладно“. Так я и попал в СС. Это было в 1932-м».

Между прочим, доля австрийцев в преступлениях нацистов против евреев намного превышала долю австрийского населения в Третьем рейхе (8,5 %). По крайней мере так писал Симон Визенталь в октябре 1966 года в своем послании австрийском канцлеру Йозефу Клаусу. Чем это можно объяснить? Вероятно, тем, что именно в Австрии было много богатых евреев, блестящих людей. Они, можно сказать, мозолили глаза многим неудачникам: богаты, а некоторые еще и талантливы. Гитлер учился в реальном училище в Линце вместе с великим австрийским философом Людвигом Витгенштейном, выходцем из богатой еврейской семьи. Это раздражение со временем никуда не делось.

Схожее чувство выразил в записях, опубликованных Беттиной Стангнет, Эйхман: «Мы, немцы, имеем дело с врагом, превосходящим нас по интеллекту. Поэтому уничтожение еврейского противника необходимо для исполнения нашего долга перед нашей кровью и нашим народом». Его откровенность напомнила мне исторический анекдот, согласно которому Черчилль на вопрос, почему в Англии нет антисемитизма, ответил: «Потому что англичане не считают евреев умнее себя».

Беседа с Кальтенбруннером привела к службе Эйхмана в концлагере вблизи городка Дахау, оттуда его откомандировали в Берлин в Главное управление СД, где он и превратился в «убийцу за письменным столом», пославшего миллионы евреев на смерть.

Между прочим, Дахау — первый немецкий концлагерь для политзаключенных — возглавил друг и будущий покровитель Еккельна Теодор Эйке. Эйке, уроженец Эльзас-Лотарингии, бросил из-за нехватки денег учебу и ушел на фронт Первой мировой, потом, когда Эльзас отдали Франции, переехал в Германию. Служил в полиции, был изгнан оттуда. Он стал создателем системы концлагерей Германии, надзиратели «повышали квалификацию» в Дахау. Предпочитал брать туда молодых членов партии и воспитывал из подчиненных убийц. Отказывал в приеме на службу даже унтер-офицерам вермахта, считал, что им не хватало твердости. Особую жестокость комендант проявлял к заключенным-евреям (до «окончательного решения» было еще далеко), выступал перед подчиненными с антисемитскими лекциями и приказывал вывешивать в бараках на видном месте газету Der Stürmer («Штурмовик»).

По Михаилу Гефтеру, «нацизм — детище исторически разъяснимой комбинации, когда фальсифицированное национальное чувство, оскорбленное Версалем, сочеталось с невероятной степенью социального отчаяния, охватившего работающие пласты Германии поры мирового кризиса… Сдвиг в человеке оказался достаточным для формирования новой человеческой породы, которую можно условно назвать „эсэсовской“».

Люди этой породы отличались от прочих нацистов. Сошлюсь на Отто Штрассера, брата одного из основателей нацистской партии Грегора Штрассера, убитого в «ночь длинных ножей». Двумя годами моложе Еккельна, он тоже пошел добровольцем на фронт, тоже в 17 лет получил Железный крест II класса и лейтенантский чин.

«Мы готовились к увольнительной в город и надели было самую лучшую форму, девушки уже ждали нас снаружи, когда к нам подошел сержант, выгнал нас на плац и буквально заорал: „Кто говорит по-английски или по-французски, встать справа, кто играет на пианино — слева!“ Потом он отправил тех, кто справа, скрести полы, а тех, кто слева, — драить сортиры… С того дня я возненавидел этих людей… Сегодня они все в СС. Эсэсовский дух родился именно там и тогда». Как мы увидим из дальнейшего рассказа, Еккельн был одним из наиболее ревностных его носителей.