Повседневная жизнь итальянской мафии - Фабрицио Кальви Страница 8

Воистину триумфальное шествие мафии началось после Второй мировой войны. И это очень наглядно можно проследить именно на примере Палермо, так как в Соединенных Штатах в наши дни на глазах итало-американских мафиози их территории постепенно осваивают латиноамериканские и азиатские «коллеги». Пример Палермо, кроме того, — прекрасная возможность показать на сравнительно коротком отрезке времени — немногим более тридцати лет — эволюцию разных видов мафии: от земельной мафии, той, что состояла на службе у землевладельцев, и городской мафии, которая занималась различными видами спекуляции недвижимостью, до международной наркомафии и мафии, специализирующейся на торговле оружием.

Сосредоточив внимание на палермских семьях, легко было рассказать обо всех или почти обо всех особенностях жизни в недрах «почтенного общества». Рамки повествования включают в себя несколько эпизодов, в которых восстанавливаются мгновения жизни отдельных мафиози; отобраны они были именно потому, что позволяют познакомить читателя с нравами и традициями, существующими в этой преступной организации. Для того чтобы читатель не потерялся в немыслимых перипетиях этой сложной истории, главные герои были избраны автором, исходя исключительно из задач настоящей работы истории их жизни, составленные из фрагментов, позволяют создать живописное полотно, которое ярко представляет все тридцать лет войн и мирных передышек. Вот почему читатель обнаружит, что некоторые второстепенные персонажи в начале книги станут главными героями последующих глав.

Реконструкция повседневной жизни мафиози вплоть до мельчайших деталей была бы невозможна, если бы на протяжении нескольких лет не менее тридцати из них не стали, нарушив закон молчания, выбалтывать журналистам секреты своей организации. То, о чем вы прочтете в этой книге, появилось на свет благодаря их откровениям, а также добровольной помощи полицейских, адвокатов, журналистов и судей. Это, конечно, и объясняет, почему настоящая книга — прежде всего история конкретных людей. Работу по изучению любовных страстей и сложных отношений с женщинами, которые возникают у мафиози, еще необходимо будет проделать. Многое можно было бы сказать о роли матери, «мамы», главной опоры сицилийской семьи, а также и о том, что первыми, кто осмелился взбунтоваться против власти «почтенного общества», были вдовы мафиози или их жертв. (Кстати, необходимо заметить, что нам известно доподлинно, кажется, лишь об одной женщине — члене мафии.) Зато всякий раз, когда это возможно, в книге подчеркивается значение кровно-родственных связей, моральных запретов (строгих лишь по видимости) и «профессионального» кодекса чести мафии, который диктует каждому не только манеру поведения, но также определяет, когда, что и как следует говорить.

Повествование намеренно ограничивается описанием мафии в строгом смысле слова. Другие виды организованной преступности (к примеру, неаполитанская camorra или калабрийская ’ндрангита), в том числе международной (китайская или турецкая мафия, межнациональные сообщества контрабандистов оружия и наркотиков), настолько специфичны, что должны стать предметом отдельного пристального изучения.

Всякий раз, когда это было возможно, в книге прослеживаются международные связи различных преступных организаций. Главное, на чем основывается деятельность всех этих мафиозных структур, — фантастические доходы, которые каждая из них перекачивает с одного конца планеты на другой, из Латинской Америки в Гонконг, через средиземноморский бассейн, не минуя, естественно, Северной Америки. Довольно часто их интересы пересекаются, а уж сумма доходов таких структур может быть сопоставима лишь с доходами целого ряда транснациональных промышленных корпораций.

Палермская тюрьма Уччардоне, зажатая между широкой магистралью, ведущей к бетонной автостраде, и рядами плохоньких домишек, в которых ютятся те, у кого нет денег, чтобы платить за хорошую квартиру, фасадом обращена к порту Палермо. Ее корпуса тянутся с севера на юг. Выглядят они так же уныло, как и сто с лишним лет назад. Ничто здесь не изменилось со времени Бурбонов [5]. За высокими стенами расположены три грязных и обшарпанных тюремных блока. Посреди центрального двора возвышаются обломки, бывшие некогда статуей Мадонны. Они со всех сторон окружены смоковницами, за которыми никто никогда не ухаживал; эта порушенная временем статуя со смоковницами венчает и без того унылый и безрадостный пейзаж.

В ту пору, о которой идет речь, тысячу двадцать пять заключенных Уччардоне несложно было разделить на две категории: большинство — неграмотная масса, полулюди, quaraquaqua, теснившиеся по пять-шесть человек в камерах, рассчитанных на двоих; вторая же категория — маленькая кучка людей, и в тюрьме сохранявших все права: когда им этого хотелось, они располагались в одиночных камерах, их охрана, секретари-телохранители ежедневно стелили им постель и следили за тем, чтобы пища для них доставлялась из лучшего ресторана города.

Человека, который 12 декабря 1972 года оказался в пенитенциарном заведении Уччардоне, без колебаний можно было причислить ко второй категории заключенных. Все в нем выдавало человека, настолько уверенного в себе, что уверенность эта доходила порой до самодовольства. Резкие, властные черты лица, нос, неудачно прооперированный хирургом-косметологом в Мехико, придавали ему вид индейца-мексиканца, тем более что кожа его забронзовела от солнечных и морских ванн. Ему было около сорока. Он любил демонстрировать окружающим, что вполне преуспел в жизни. Об этом свидетельствовал прежде всего выбор одежды. И хотя его пестрые сорочки не всегда соответствовали представлениям о хорошем вкусе, зато на них была вышита монограмма; а если синие джинсы сидели на нем не особенно ладно, зато на них всегда были ярлыки самых известных портных. Туалетная вода, лосьон после бритья, мыло, зубная паста — всякие, даже незначительные вещи у этого человека были только отменного качества. Его сокамерники и теперь вспоминают, что он имел обыкновение по-королевски дарить им наполовину использованные флаконы, тут же восполнявшиеся новыми, которые ему поставляли то ли неизвестные почитатели, то ли заботливые родичи. Но вовсе не из-за его широких жестов уважали и боялись заключенные Томмазо Бускетту, только что приговоренного более чем к десяти годам заключения по причине его принадлежности к мафии.

— Мой гордый и сильный характер, — объяснял Бускетта, — стал причиной того, что вокруг меня возник миф о том, будто я — опасный торговец наркотиками и жестокий и грубый мафиозный босс. Этот миф не имеет никакого отношения к реальности. Удивительнее всего то, что в него верили не только пресса и полиция, но и все, кто меня окружал. В тюрьмах на меня смотрели с уважением и тем большим страхом, чем спокойнее я держался. Мою сдержанность принимали за проявление могущества, упрочившегося в результате преступлений, которых я не совершал. И было бессмысленно пытаться убедить моих собеседников в обратном: чем больше я настаивал на своей невиновности, тем громче они смеялись.