Российский флот в Средиземноморье - Евгений Тарле Страница 8

Место, где должно было начаться восстание против турок, было выбрано Екатериной и Орловым совершенно правильно: в Морее греков жило несравненно больше, чем турок, и тамошние турки, «давно отвыкшие от войны, утопали в неге и разврате». Но тут с русской стороны была совершена ошибка: агитация в Морее была поставлена Орловым еще задолго до появления эскадры Спиридова в турецких водах, и турки поэтому не были захвачены врасплох. Они уже учуяли опасность, начали готовиться, стягивали постепенно силы к полуострову Морее. Элемент внезапности, на что раньше рассчитывала императрица, был поэтому утрачен для русской игры.

Пока русский флот с понятной медленностью, подчиняясь необходимости, подвигался по морям к своему далекому назначению, — на Леванте, и прежде всего на Балканском полуострове и островах Архипелага, происходили свои события. Алексей Орлов, спозаранку начавший свою антитурецкую агитацию среди славян и греков, не рассчитал правильно времени прихода русских эскадр. А вместо нужных Спиридова и Грейга к нему явилось совсем другое и абсолютно для него в тот момент бесполезное лицо — князь Юрий Владимирович Долгоруков.

Этот человек не лишен был энергии, храбрости, некоторого ума (размеры и глубину коего он склонен был, впрочем, крайне переоценивать). За свою очень долгую жизнь (сподобился же он прожить на свете девяноста лет) Юрий Владимирович сделал крупную военную и военно-административную карьеру, что при его настоящей знатности, огромных придворных связях и богатстве было не очень трудно. Но была в нем одна черта, принесшая положительный вред русскому делу именно в тот момент, когда граф Орлов готовил общее восстание против Порты, которое должно было вспыхнуть при появлении русских эскадр в Архипелаге. Эту черту князя Долгорукова можно определить как смесь поразительного легкомыслия с невероятным самомнением, заносчивостью и склонностью «соваться в воду, не спросясь броду», и браться за дела не по силам.

Прежде всего: как он очутился у Алексея Орлова? Достаточно привести то «объяснение», которое дает сам Долгоруков, чтобы сразу понять, с кем мы имеем дело:

«В сие время граф Алексей Григорьевич Орлов, находясь для лечения болезни в Италии… разговаривая с славянами, венецианскими подданными, с нами единоверными, уверился, что они недовольны своим правлением (правительством — Е. Т.), также и их соседи черногорцы, турецкие подданные, и даже греки в Архипелаге преданы двору российскому; посему граф Орлов писал ко двору, дабы на сии народы и обстоятельства делать свои внимания (sic — Е. Т.), и он представляет свои услуги, если прислан будет флот и войско, но что он начальства не примет, если меня к нему на помощь не пришлют»26. Значит, Орлову даже ни войско, ни флот не нужны, ибо если ему откажут в присылке Юрия Владимировича, то уже ничто его не утешит в отсутствии этой решающей «помощи»!

Кому приписываются эти чувства и эти слова?

Алексею Орлову, опасному, грозному, честолюбивому, на все способному, на все решающемуся человеку, связавшему уже свое имя с этой затеянной им, его братом и императрицей диверсией на юге Оттоманской империи? И почему же Орлов готов отказаться от командования? Потому что он, ничего и никого не боящийся, боится, что ему не пришлют Юрия Владимировича Долгорукова «на помощь»! А Долгоруков был в это время лишь одним из дюжинных генерал-майоров, несмотря на одушевленный панегирик, который он пишет себе самому в своих «Записках» и который, к слову замечу, без малейшей критики перенесен был благополучно, например, в статью о нем М. Российского в «Русском биографическом словаре». Одним словом, Долгоруков напросился на эту интересную командировку. Даже при отъезде из Петербурга он успел еще налгать нечто совсем уже невероятное: ему, якобы, поднесли Анненскую ленту, «объявя, что воля императрицы, чтоб я ее надел, когда заблагорассужу (!), и при том двадцать тысяч рублей; я то и другое отказал, не успев еще заслужить никакой награды»27.

Такими же сказаниями, сбивающими иногда на модные в XVIII столетии мемуары разных искателей приключений, а иногда на пленительные повествования Шехеразады, полны и те страницы «Записок» Долгорукова, где он сообщает о своей миссии к черногорцам. Орлов отправил его туда, дав ему немного боеприпасов.

В Черногории обстоятельства были, в самом деле, очень запутанные, и, вероятно, если бы у нас была даже серьезная, сколько-нибудь достоверная документация, то все-таки было бы нелегко разобраться в положении вещей. А у нас об этом моменте — появлении Долгорукова в Черногории — решительно ничего нет, кроме записок того же Юрия Владимировича Долгорукова, который сам себя невольно отрекомендовал читателю человеком, склада ума крайне беллетристического, так сказать. Положение в Черногории он застал весьма сложное и затейливое. Уже с 1769 г. Черногорией правил неизвестно откуда (говорили, из Австрии) явившийся авантюрист Стефан, или, как он себя с затейливым вывертом величал: «Стефан — с малыми малый, с добрыми добрый, со злыми злой». Этот Стефан, или, в просторечии, «Степан Малый», хотя и объявил себя русским царем Петром III, все-таки продолжал подписываться «Стефаном Малым».

В Петербурге знали об этом проходимце, но опасным его не считали, тем более что Степан Малый, захватив власть в Черногории, совсем стал равнодушен к престолу всероссийскому и начал жить да поживать в Цетинье, по-видимому, совсем забыв, за множеством других дел, что он, между прочим, еще и император Петр III.

Долгоруков, приехав в Цетинье, пишет о себе, будто бы он прочел на скупщине (народном собрании) письмо Екатерины, призывающее восстать против турок, будто уличил Степана в самозванстве, будто Степана он низверг и запер в тюрьму, а потом якобы сам же его снова восстановил на черногорском правлении, ибо убедился, что Степан при всех своих пороках умнее своих подданных, так как понимает его, князя Долгорукова, а прочие черногорцы даже ничего не смыслят в русском языке и т. д. и т. д.

Все эти несуразные и нескладные выдумки Долгорукова увенчиваются окончательной бессмыслицей: Долгоруков, будто бы, восстановив Степана Малого и вернув ему бразды правления, взял с него торжественную клятву, что он будет верой и правдой отныне служить императрице Екатерине, и за это обещание уже авансом дал Степану чин русского офицера. Сам же Юрий Владимирович удостоверился, что Порта Оттоманская пообещала пять тысяч червонцев тому, кто его, Долгорукова, убьет. А посему Долгоруков, не теряя золотого времени, отбыл из Черногории навсегда.

Одним словом, абсолютно ничего из его миссии не вышло, если не считать награды, которую он получил из Петербурга на основании, очевидно, его же собственного бесстыдного лганья. Мы дальше еще увидим, что он лгал и хвастал также и своей мнимой ролью перед Чесменским боем.

Итак, черногорское дело графа Орлова провалилось. Но оставалась еще надежда на греков — как балканских (больше всего на юге в Морее), так и островных. Здесь шансы казались более благоприятными, потому что могли помочь русские десанты.

Больше всего надежд Орлов возлагал на так называемых «майнотов» — греческое племя, населяющее горы Южной Мореи. Эти воинственные горные кланы, с которыми трехсотлетнее владычество турок ничего не могло поделать, часто совершали набеги, облагали иной раз данью города и села равнинной Мореи и укрывались в своих горных недоступных ущельях.