Цивилизация перед судом истории. Мир и запад - Арнольд Тойнби Страница 8

Некоторые из событий этого порядка — несомненно, повторяющихся и предсказуемых — внешне не имеют прямого влияния на дела человеческие, как, например, повторения истории в туманностях за пределами Млечного Пути. С другой стороны, существуют совершенно очевидные циклические процессы в физической природе, которые впрямую и близко затрагивают жизнь человека, как, например, повторяющиеся и предсказуемые смены дня и ночи, времен года. Цикл день-ночь управляет всей человеческой деятельностью, он диктует расписание движения транспортных систем в городах, определяет время часа пик, давит на психику тех пассажиров, которых перебрасывают туда-обратно дважды в сутки между «спальным» районом и рабочим местом. А цикл времен года управляет самой жизнью человека, ибо от него зависит снабжение продуктами питания.

Правда, человек способен, постаравшись, добиться определенной степени свободы от этих природных циклов, свободы, которая недоступна животным или птицам. Хотя отдельному индивиду не дано сбросить тиранию суточного цикла, сколько бы он ни пытался вести бессонный образ жизни подобно легендарному египетскому фараону Микерину, общество в целом может повторить мифический подвиг Микерина коллективно, прибегнув к планированию, кооперации и разделению труда. Промышленные предприятия могут работать круглые сутки в несколько смен, где труд рабочих одной смены продолжат рабочие другой, отдыхая днем и работая ночью. Опять же, тирания времен года подорвана западным обществом, распространившимся от северного умеренного пояса через тропики до южного умеренного пояса и выработавшим технику замораживания продуктов. И все же эти победы человеческого разума и воли над тиранией двух природных циклов — дня и года — сравнительно невелики, хотя и замечательны. В целом эти повторяемые и предсказуемые природные события все-таки остаются хозяевами жизни человечества — даже на современном западном уровне технического прогресса, — и они демонстрируют свое владычество, подстраивая человеческую деятельность под свою модель.

Но возможно, существуют и иные виды человеческой деятельности — в другой области, неподвластной (или по крайней мере не полностью подвластной) контролю физической природы? Попробуем рассмотреть этот вопрос на знакомом конкретном примере. В последние дни апреля 1865 года коней, еще в начале месяца служивших кавалерийским и артиллерийским войскам Северной Вирджинии, впрягли в плуги люди, тоже только что вышедшие из армии генерала Ли. Эти люди и эти кони оставили поле брани, чтобы на поле, ждущем плуга, совершать ежегодную сельскохозяйственную операцию, которую из года в год совершали и они сами, и их предшественники из Старого Света, возделывавшие ниву задолго до открытия Нового Света, и многие, многие поколения людей еще до рождения нашего западного общества, выполнявшие каждую весну эту же самую работу. И так было последние пять или шесть тысяч лет. Плуг и пахота — современники тех типов общества, которые мы называем цивилизациями; но допахотные методы земледелия — точно так же связанные с годовым циклом — были в ходу, вероятно, и на заре неолита, эпохи, предвосхитившей рождение цивилизации. Земледелие в бывших конфедеративных Штатах Северной Америки очень строго подчинялось сезонным циклам. Задержка на несколько недель — и время упущено с катастрофическими последствиями для всего сообщества, ибо возможность произвести продукты питания утрачена на целый год.

Итак, в последние дни апреля 1865 года кони и люди бывшей армии Северной Вирджинии совершали исторический акт — весеннюю пахоту, акт, неизбежно повторявшийся по меньшей мере пять или шесть тысяч раз и продолжавший повторяться и в 1947 году (в этот год автор статьи наблюдал весеннюю пахоту в штате Кентукки и заметил беспокойство фермеров, когда в середине апреля их работу прервали сильные дожди).

А как же насчет истории, которую творили люди и кони генерала Ли не в конце, а в начале того апреля? Можно ли считать, что история, представленная последним актом Гражданской войны, имеет такой же повторяющийся характер, как, скажем, пахота или ежедневные поездки, связанные с повторяющимися и предсказуемыми циклами природного свойства? Не встречаемся ли мы здесь с таким типом человеческих действий, которые более или менее независимы от природных циклов и даже способны не принимать их во внимание? Представим, что генерал Ли не был вынужден капитулировать до июня 1865 года. Или, допустим, генерал капитулировал в известное время, но генерал Грант не сделал своей знаменитой уступки, разрешив конфедератам, только что сложившим оружие, забрать своих лошадей к себе на фермы вопреки конкретному пункту только что согласованного договора об условиях капитуляции, предусматривавшему противоположное. Разве не мог каждый из этих гипотетических рукотворных вариантов реального курса исторических событий помешать истории повториться в Южных штатах во время весенней пахоты 1865 года?

Область истории, которую мы сейчас рассматриваем, в свое время считалась общим и единственным полем исторического исследования, но это было до того, как открылась изучению область экономической и общественной истории. В той старомодной области битв и политических интриг, полководцев и королей — повторялась ли и там история так же, как она повторяется в области человеческой активности, явным образом управляемой движением природных циклов? Была ли, например, Гражданская война Севера и Юга явлением уникальным или же мы можем отыскать другие исторические события, отражающие достаточное сходство и родство с этим явлением, чтобы мы имели право рассматривать их как ряд явлений одного класса событий, в которых история повторяется хотя бы до некоторой степени? Автор склоняется именно к этой точке зрения.

Кризис, отраженный в американской истории Гражданской войной, был, разумеется, сходным по своей сущности с одновременным кризисом в германской истории, нашедшим свое отражение в Бисмарковых войнах 1864–1871 годов. В обоих случаях выбор между развалом союза и его эффективным управлением был совершен при помощи войны. В обоих случаях сторонники крепкого союза одержали победу, и оба раза одной из причин их победы явилось техническое и индустриальное превосходство над оппонентами. Наконец, в обоих случаях за победой союза последовала великая промышленная экспансия, превратившая и послевоенные Соединенные Штаты и Второй германский рейх в грозных индустриальных соперников Великобритании. И тут мы наткнулись на еще одно повторяемое свойство истории: примерно целое столетие, вплоть до 1870 года, промышленная революция в Великобритании могла восприниматься как уникальное историческое явление, однако начиная с 1870 года она стала выглядеть в истинном ее свете, просто как наиболее раннее проявление экономической трансформации, охватившей со временем и целый ряд других западных стран, и некоторые страны незападного мира. Более того, если мы перенесем свое внимание с общего экономического свойства индустриализации на общую политическую характеристику федерального союза, мы увидим, что история Соединенных Штатов и Германии в этот период повторяется в истории третьей страны, на этот раз не Великобритании, а Канады, где провинции, ее составляющие, объединились в федерацию в ее нынешнем виде; это произошло в 1867 году, два года спустя после восстановления де-факто единства Соединенных Штатов в 1865 году и за четыре года до объединения Германии во Второй рейх в 1871 году.