Падение Римской империи - Питер Хизер Страница 8

Цезарь вполне узнал бы чернь, которая в IV в. по-прежнему составляла огромное большинство населения Рима. Она упоминается в письмах Симмаха только вскользь, но видно, что для ее удовлетворения и предотвращения социальной нестабильности требовалось обеспечивать то же, что и прежде, — panem et circenses, хлеб и зрелища. Однажды во времена Симмаха из Африки не привезли хлеб, и безземельные плебеи разозлились; точно так же они поступили при его отце — с вполне достаточным основанием, — когда обнаружилась нехватка вина. Римский способ изготовления подводного бетона предполагал использование вина. Симмах-старший курировал строительные работы, при которых применялась эта смесь. Простолюдины узнали об этом. Употребление для изготовления бетона вина, когда им его не хватает, — они сочли это достаточным поводом для волнений. Отцу Симмаха пришлось покинуть город.

Стремление добиться того, чтобы народ был доволен, видно в тщательной подготовке отцом Симмаха игр, которые предстояло дать его сыну по случаю вступления в сословие сенаторов. Цезарь давал такие игры несколькими столетиями ранее. Среди прочего для их проведения Симмах заполучил семь шотландских охотничьих собак — вероятно, волкодавов — и (благодаря связям на границе) двадцать рабов, которые группами по пять человек образовали экипажи четырех колесниц на ипподроме. Все это являло собою сложное театральное действо, но в письмах выглядит как череда неудач, даже если некоторые из них не вызывали особого раздражения. С куда большим недовольством пишет Симмах в одном из посланий о том, как ему пришлось платить таможенные пошлины за медведей, которых он ввозил из Северной Африки (Epist. V. 62). Более неприятно, что труппа театральных и цирковых артистов, нанятых на Сицилии, «потерялась» на побережье Неаполитанского залива, где они, по-видимому, слегка подрабатывали, прежде чем агент Симмаха сумел разыскать их и спровадить в Рим (Symm. VI. 33; 42). Выступления испанских скакунов особенно понравились зрителям, когда он устраивал игры как консул десятилетием ранее, и Симмах воспользовался своими связями в Испании, чтобы достать там несколько таких коней для. сына. К несчастью, только одиннадцать из шестнадцати выдержали путь, что разрушило возлагавшиеся на них надежды. (Требовалось по четыре лошади на четыре колесницы на бегах.) Наши последние сведения о Симмахе как устроителе состязаний в цирке являют и вовсе отчаянную картину. Как сообщается в письмах, произошла задержка, и поскольку уцелевшие крокодилы отказывались принимать пищу, обеспокоенный Симмах настаивал, чтобы игры были устроены прежде, чем несчастные животные умрут от голода (Epist. VI. 43). Таким образом, оборотная сторона роскошных зрелищ представляла собой полный хаос — как и во времена Цезаря.

Если судить только по Риму, то изменения, происшедшие в империи за время от Цезаря до Симмаха, с первого взгляда незаметны. Это был раздувшийся центр империи, чье население и территория выросли до невероятных размеров благодаря доходам со всех ее концов. По-прежнему центром управляла эгоистичная высокородная знать, непоколебимо уверенная в своем превосходстве, и Рим лишь через плечо бросал взгляд на городскую чернь. Однако при всем своем величии Рим оставался лишь одним из уголков империи и, даже оставаясь великим, казался неизменным скорее с виду, чем наделе.

В начале зимы 368/69 гг. Симмах покинул Рим и отправился на север. Это была не экскурсионная поездка — он возглавил сенатское посольство, направлявшееся к северу от Альп, к городу Триру в долине Мозеля, где Германия граничит теперь с Францией и Люксембургом, обиталище Индутиомара, вождя треверов, который помог эбуронам напасть на Сабина и Котту 421 год назад. Любопытно, что в письмах Симмаха о подробностях путешествия не сообщается — ни маршрута, ни его обстоятельств. Однако представители официальной сенатской миссии имели право пользоваться cursus publicus, сетью дорожных станций, содержавшейся властями, где можно было сменить лошадей и/или остановиться на ночь. Основная часть пути пролегала через Альпы, через перевал Сен-Бернар к истокам Роны, затем вдоль Саоны к истокам Мозеля и вниз по реке до Трира. Если бы призрак обожествленного Цезаря путешествовал вместе с этим посольством, то приятное ощущение знакомого, которое он мог ощущать в Риме, быстро рассеялось бы по мере того, как он бы видел, насколько велики изменения, происшедшие в краях, куда он вторгся четыре столетия назад.

Одна важная, пусть и очевидная перемена произошла в ходе путешествия. Симмах и его друзья везли «коронное золото» (aurum coronarium) царствующему императору Валентиниану I. Теоретически оно представляло собой добровольную денежную выплату, которую города империи делали принцепсу при его вступлении на престол и затем каждые пять лет (quinquennalia). Валентиниан облекся в пурпур в 364 г., так что посольство Симмаха пришлось на пятый год его правления. Было еще немного рано, но послы хотели таким образом иметь достаточно времени до 26 февраля, годовщины прихода Валентиниана к власти. Во времена Цезаря, конечно, не существовало главы Римской державы, а была кучка ссорившихся друг с другом олигархов, чьи соперничество и распри породили тяжелые гражданские войны. В 45 г. до н. э. Цезарь пожизненно стал императором (imperator), т. е. главнокомандующим армией, а через год, перед самым его убийством, ему предложили корону. Несмотря на это, императорский титул оказался новшеством, когда на него стал претендовать и сделал своим главным титулом племянник Цезаря, Октавиан, принявший имя Августа. С тех пор он изменился до неузнаваемости.

Начнем с того, что всякие проявления республиканизма исчезли. Август очень старался, чтобы созданные им структуры власти не наводили на мысль о низвержении прежней республики и чтобы казалось, будто при смешанной конституции сенат продолжает играть важную роль. Но даже при его жизни это была не более чем приятная видимость, а уж к IV в. никто и не сомневался, что император является самодержавным монархом. Эллинистические концепции правления, развивавшиеся в царствах, возникших после крушения недолговечной державы Александра Македонского, изменили идеологию и церемониал, которые определяли образ властителя. Согласно этой идеологии, законные правители являлись боговдохновенными и богоизбранными. Первый среди равных становится связанным с божеством, сакральной персоной, и прочие люди должны относиться к нему с соответствующим почтением. К IV в. обычной частью дворцового церемониала стал proskynesis, когда человек простирался ниц в присутствии священной особы властителя, а немногим привилегированным лицам позволялось целовать край императорской одежды. Императоры же, как и полагалось, играли собственную роль в этом спектакле. Памятный момент в церемонии отражен в рассказе историка IV в. Аммиана Марцеллина о вступлении императора Констанция II в Рим в 357 г. Хотя в целом он не слишком одобрительно относится к Констанцию, он рисует его как императора, идеально ведущего себя на церемонии: «Будучи очень маленького роста, он наклонялся, однако, при въезде в высокие ворота, устремлял свой взор вперед, как будто шея его была неподвижна, и, как статуя, не поворачивал лица ни направо, ни налево; он не подавался вперед при толчке колеса, не сплевывал, не обтирал лица и не делал никаких движений рукой» (Amm. Marc. XVI. 10. 10. Пер. Ю. А. Кулаковского и А. И. Сонни). Таким образом, когда требовала ситуация, начиная с того великого дня, когда он стал богоизбранным правителем, Констанций мог вести себя как сверхчеловеческое существо, никак не проявляя обычных, свойственных людям слабостей.