Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок - Эдвард О. Торп Страница 8

Война изменила жизнь самым радикальным образом. Устойчиво продолжавшаяся все двенадцать лет Великой депрессии широкомасштабная безработица, уровень которой доходил до 25 %, была внезапно устранена крупнейшей в истории государственной программой занятости – Второй мировой войной. Миллионы здоровых молодых мужчин отправились на фронт. Их матери, жены, сестры и дочери покинули свои дома и хлынули на заводы, чтобы строить самолеты, танки и корабли. «Арсенал демократии» в конце концов достиг такого уровня производства, при котором корабли строились быстрее, чем немецкие подводные лодки успевали их топить, а самолеты поднимались в небо в невиданных ранее количествах, на которые никак не рассчитывали страны Оси. Для поддержки наших войск и союзников были введены ограничения на продажу бензина, мяса, сливочного масла, сахара, резины и многих других товаров. По ночам устраивали затемнение. Патрули противовоздушной обороны обходили жилые кварталы и сиренами предупреждали о возможной опасности налетов. Над особо важными объектами, например нефтеперегонными заводами, для защиты от налетов вражеской авиации были установлены аэростаты воздушного заграждения – привязанные к земле дирижабли.

Благодаря нашей предыдущей поездке в Южную Калифорнию нашей семье было легче переехать туда после вступления Соединенных Штатов в войну: родители надеялись найти себе работу в бурно разраставшейся военной промышленности. Те несколько недель, которые мы провели у друзей в Лагуна-Бич, я гулял по берегу моря, смотрел на работавших там художников, исследовал приливные водоемы и морских обитателей, любовался на груды раковин морских ушек (ставших теперь охраняемым видом), возвышавшиеся перед многими прибрежными домиками.

Вскоре родители купили дом в маленьком городке Ломита, расположенном у основания полуострова Палос Вердес. Мама работала во вторую смену (с четырех вечера до полуночи) клепальщицей на авиастроительном заводе Douglas Aircraft. Она трудилась так ловко и усердно, что коллеги прозвали ее «клепальщица Джози» по аналогии с девушкой в косынке со знаменитых пропагандистских плакатов Второй мировой войны [12]. Тем временем отец работал в ночную смену охранником на судоверфи Тодда в близлежащем городе Сан-Педро. Поэтому большую часть дня родители были на работе или отсыпались и редко видели нас или друг друга. Нам с братом приходилось расти самостоятельно. По утрам мы сами подавали себе завтрак – молоко с хлопьями. Я делал бутерброды с арахисовым маслом и виноградным джемом, которые мы брали с собой в школу в пакетах из коричневой бумаги.

Меня зачислили в шестой класс школы на Ориндж-стрит. Поскольку я был на полтора года младше своих одноклассников, да еще и пропустил первую половину учебного года, я должен был остаться в шестом классе и на следующий год. Учебная программа в моей новой школе отставала от чикагской по меньшей мере на два года. Перспектива нескольких лет такой скуки была ужасной, и я взбунтовался. Родители поговорили с директором школы, и в результате этого разговора однажды после уроков мне предложили написать экзаменационную работу. Я не знал, зачем это нужно, и воспринял задание как игру: ответив на большинство из 130 вопросов, я посмотрел на последний раздел, состоявший из двадцати вопросов с ответами «да» и «нет», и попросту провел линию через все ответы «да», чтобы побыстрее освободиться. Когда впоследствии я узнал, что результаты этого экзамена должны были определить, могу ли я не оставаться в шестом классе на второй год, я был очень расстроен. Однако после того, как работа была проверена, эта проблема разрешилась. Хотя в моем случае можно было бы использовать обычную проверку уровня знаний, которая показала бы, нахожусь ли я на уровне седьмого класса, в конце концов выяснилось, что, как ни странно, вместо этого мне предложили пройти «Калифорнийский тест на умственную зрелость», определявший коэффициент интеллекта IQ. Несколько лет спустя я узнал, почему мне разрешили перейти в седьмой класс. Я набрал в этом тесте самую высокую оценку, которую там когда-либо видели. По статистике, средняя школа, в которую я поступил, могла рассчитывать на ученика такого уровня не чаще одного раза в сто лет.

Хотя мои калифорнийские одноклассники отставали по учебе, они были крупнее и гораздо спортивнее, чем их сверстники в Чикаго. Поскольку я был мельче, худее и умнее их, казалось, что мне предстоят непростые времена. К счастью, я подружился с «вожаком» класса, которому помогал делать домашние задания. Он был самым крупным и сильным мальчиком, а также лучшим спортсменом. Благодаря его защите я смог закончить шестой класс в полной безопасности. Много десятилетий спустя я с особенным чувством смотрел вышедший в 1980 году фильм «Мой телохранитель» (My Bodyguard).

Осенью 1943 года я пошел в седьмой класс соседней с нами средней школы имени Нарбонна. На протяжении следующих шести лет мне предстояла нелегкая борьба за существование в качестве «белой вороны» в школе, в которой физическое развитие ценилось несравнимо выше, чем умственное. К счастью, мои результаты привлекли внимание одаренного и целеустремленного учителя английского языка Джека Чессона, который стал моим ментором и во многом заменил мне родителей. Джеку было тогда двадцать семь лет; у него были волнистые каштановые волосы, и он был красив классической красотой греческого бога. У него всегда были наготове теплая улыбка и доброе слово, способное повысить самооценку любого, кого встречал. Он изучал английскую литературу и психологию в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе и был одним из учителей-идеалистов нового типа: хотел, чтобы его ученики не только добились успеха, но и трудились на благо общества, в то же время уважая достижения прошлого. Он был первым из моих замечательных учителей и на всю жизнь остался моим другом.

Поскольку лишних денег у нас не было, родители советовали мне копить, чтобы когда-нибудь я смог учиться в университете. Поэтому осенью 1943 года, когда мне было одиннадцать, я подрядился развозить газеты. Каждое утро я вставал между половиной третьего и тремя часами и ехал на своем подержанном велосипеде (в то время у велосипедов была всего одна передача) за три километра от дома, в некий переулок на задах торговой улицы. Мы с моим одноклассником, который и рассказал мне об этой работе, и несколькими другими ребятами разваливались на кучах упаковочной проволоки, оставшейся от предыдущих пачек газет, и болтали. Когда грузовик из редакции газеты Los Angeles Examiner наконец подъезжал к нам и вываливал дюжину пачек, в каждой из которых было по сотне экземпляров газеты, все мы брали по пачке, сворачивали каждую газету по отдельности, чтобы ее было удобнее бросать, и засовывали их в холщовые седельные сумки, свисавшие по обе стороны велосипедного багажника над задним колесом.

По правилам военного затемнения уличные фонари не горели, и на улице стояла совершеннейшая темнота, нарушаемая только фарами случайной ранней машины. Поскольку мы находились у основания полуострова Палос Вердес, всего в нескольких километрах от океана, приходившая с моря облачность часто, особенно зимой, скрывала луну и звезды, усиливая темноту и даже, как мне казалось, приглушая голоса окружающей природы. Я плыл по улицам, как одинокий призрак, разбрасывая газеты со своего велосипеда, и слышал только негромкое воркование голубей. С тех пор негромкие голоса голубей в темноте раннего утра всегда пробуждали во мне воспоминания о тех временах, когда я развозил газеты.