Тиберий Гракх - Александр Немировский Страница 8

Тотчас Диэй послал за советниками. Оставаясь в перистиле, Коман был свидетелем разгоревшегося спора.

– Нашему Коринфу восемьсот лет! – вопил Пифодор.

– Тысяча восемьсот, – поправил Диэй. – Ведь до того, как называться Коринфом, он носил имя Эфира.

– Не перебивай меня! Сколько раз враги осаждали наш Коринф? Припомни, был ли случай, чтобы в крайних обстоятельствах наши предки освобождали рабов и давали им – оружие? Ромеи мудрее нас. У них есть поговорка: «Сколько рабов, столько врагов». Я хочу сказать, что лучше открыть ворота ромеям, чем вооружать наших смертельных врагов.

– В одном ты прав, – сказал Диэй. – Наши предки действительно не вооружали рабов. Но ведь им не угрожали ромеи. Ни тебе объяснять, как поступают ромеи со своими недругами. Вспомни семьдесят городов Эпира, разрушенных Эмилием Павлом, несмотря на то, что их обитатели только готовились поддержать Персея. А мы войну с ромеями уже начали. На что же ты рассчитываешь?

– А на что рассчитываешь ты? Знаешь ли ты рабов, как их знаю я?!

– Где уж мне! У нас с братом только пять рабов, а у тебя, Пифодор, их пять тысяч. Разумеется, у тебя есть основания опасаться своих рабов. Но не забывай, они понимают, что не получат от ромеев свободы. Им известно, как ромеи обращаются с рабами. Что и говорить, ты заплатил за рабов немалые деньги и не хочешь дарить их городу. Но мы оплатим из господской казны твои убытки. Более того, мы приобретаем у тебя оружие для воинов.

– Хорошо! – взвизгнул Пифодор. – Пусть берут копья и мечи из моих складов за полцены.

– Благодарю тебя! – торжественно произнес стратег. – Перед лицом смертельного врага мы должны быть едины.

Яркая зелень пробилась из-под земли. В заброшенном саду за некрополем цвели яблони. Стаи птиц, зимовавших в скалах Тунисского залива, с гортанным, радостным криком летели на север. Воины провожали их взглядом, завидуя, что они скоро будут в Италии.

Шла третья весна осады Карфагена. С вала были видны улицы, покрытые трупами умерших от голода. Перебежчики уверяли, что многие, не выдержав мучений, умертвили себя и детей. Началось людоедство. За зиму население города убавилось втрое. Но и теперь в нем оставалось не менее ста тысяч жителей.

На заре мартовских календ призывно запели трубы, и легионы пошли на приступ. Заработали катапульты. В защитников города полетели тучи стрел. Ослабевшие от голода пуны недолго сопротивлялись бешеному напору римлян. Через час после начала штурма римляне вышли на набережную. Заняв ее, они проникли через мраморные ворота на площадь, окруженную великолепными зданиями.

И вот они у дома из серого камня с колоннадой. Вблизи стало видно, что колонны с ребристой поверхностью завершились капителями в виде цветков лотоса. От этого здание казалось легким и воздушным. Перед ним на постаменте возвышалась огромная металлическая фигура мужчины, напоминавшего телосложением греческого Апполона.

У статуи возились два легионера. Вскарабкавшись на постамент, один из них, помоложе, пытался отрубить у статуи палец. Металл не поддавался, но легионер упрямо колотил мечом.

Воин постарше, скептически глядя на занятие товарища, со смехом ему советовал:

– Если хочешь потерять время, Меммий, рассыпь просо и собирай.

– Не мешай, Постумий! – буркнул молодой воин. – Этим пальцем можно рассчитаться с ростовщиком.

– Оставь! Это не золото.

В это время из-за угла показалась долговязая фигура Полибия. Края его плаща развевались по ветру.

– Воины! – крикнул он. – Все статуи – собственность римского народа. Так распорядился консул.

– Слышишь, Меммий, – проговорил воин постарше. – Это не для нас.

Легионеры нехотя побрели по площади, мощенной тесаным камнем.

Полибий, подняв голову, внимательно разглядывал дом с колоннами. За этим занятием его и застал Тиберий.

– Сколько раз в своей истории, – сказал Полибий, – я описывал заседания в Большом совете Карфагена, споры между Гамилькаром и Ганноном, прием римских послов. Но теперь это здание передо мной. Может быть, здесь хранится архив, которого мне так недоставало?

– А что это за статуя? – спросил Тиберий.

– Трудно сказать… Во всяком случае, это не бог. Видишь, какой решительный поворот головы. Рука, обращенная на запад. Думаю, что это какой-нибудь карфагенский полководец, удостоившийся великой чести охранять вход в карфагенскую курию. Кто бы мог удовлетворить наше любопытство?

– Вряд ли мы кого-нибудь найдем. А если заглянуть внутрь?

– Прекрасная мысль! – подхватил Полибий.

Они вступили под своды портика и оказались в огромном зале. Стены его были покрыты исписанными медными досками.

– Кажется, это пунийские элогии [6], – предположил Полибий. – Какая жалость! Перед нами развернута история Карфагена, но мы не можем ее прочитать.

– А это что? – спросил Тиберий, показывая на две мохнатые шкуры, обрамлявшие с обеих сторон длинную медную доску.

– Похоже, что это охотничьи трофеи. Какой странный обычай: обвешивать ими стены курии.

Тиберий коснулся пальцем медной доски.

– Тогда это элогия знаменитому охотнику.

Полибий подошел ближе и ощупал одну из шкур.

– Нет, это не медведь, – проговорил он. – У медведя шерсть более мягкая. И не альцес [7]. У того шерсть короче.

– Похоже на обезьяну.

– Да, действительно, сходство есть. Но где ты, юноша, видел обезьяну таких размеров? Думаю, нам с тобой самим загадки не решить. Давай, снимем эту доску. Кто-нибудь из пленников, знающих наши языки, переведет надпись.

Тиберий всунул в щель между доской и стеной меч и с силой потянул его на себя. Доска отскочила, подняв столб пыли.

В тот же день на другой стороне внешнего круга земель такую же трагедию переживал Коринф.

Словно по мановению зеноновой судьбы, распались зримые и невидимые цепи. Обитатели сотворенной на земле преисподней коринфских эргастулов заполнили опустевшие улицы прекраснейшего из городов Эллады и потекли серыми толпами по направлению к театру. Сегодня они были господами Коринфа, завтра должны были стать его спасителями. Люди, еще вчера вершившие их судьбы, укрылись за стенами домов. Им не светило солнце, и мир казался серым, словно бы вывернутым наизнанку.