Тайна гибели генерала Лизюкова - Игорь Сдвижков Страница 85

Остаётся предположить практически маловероятное, но теоретически всё же возможное объяснение: Катуков мог знать, в каком танке движется Лизюков потому, что своими глазами видел, как он туда садился. Для того чтобы увидеть это, ему (или кому-то из его ближайшего окружения) надо было перед самым боем своего корпуса съездить на машине за несколько километров на участок соседнего корпуса, чтобы посмотреть или узнать, в какой именно танк сел его командир, и запомнить номер боевой машины (если тот вообще был).

Нормально? Правдоподобно? Неужели у командира 1 ТК не было в то утро более важных дел, чем узнавать и запоминать, в каком именно танке пошёл в бой командир соседнего корпуса на другом участке?

Но мы предположим маловероятное и скажем, что теоретически этого всё-таки нельзя исключать: ну вот хотелось Катукову знать, в каком именно танке пошёл в бой Лизюков, что тут поделаешь!

И что же дальше? Всё равно ничего не выходит! Даже если бы Михаил Ефимович неотрывно смотрел за КВ Лизюкова после его выхода из Большой Верейки, он всё равно потерял бы его из виду, когда тот скрылся за рощей! Но предположим, что Катуков знал номер танка Лизюкова и, примчавшись назад на КП своего корпуса, стал бы искать этот танк на поле боя среди других танков по этому самому номеру. Однако расстояние в несколько километров, отделявшее КП от места боя, никак не позволило бы Катукову различить нужный ему номер на танке ни в полевой бинокль, ни тем более простым глазом! Здесь мы придумаем ещё что-нибудь. Допустим, что на КП 1 ТК для такого случая была специально припасена какая-нибудь трофейная стереотруба со 100-кратным (!) увеличением и прекрасной цейсовской оптикой, позволявшей бы без труда различить искомый номер даже за несколько километров! Может такое быть хотя бы теоретически? Не будем упираться и легко согласимся — может!

Увы, всё равно ничего не получается, даже и с трубой, да хоть и с телескопом, потому что с западной окраины Лебяжьего, на которой, согласно отчёту Катукова, и был КП 1 ТК 23 июля 1942 года [328], видимость в направлении передовой, на юг, составляет никак не более 100 метров! И это с уровня той улицы, что выше многих домов! Но предположим, Катуков решил выйти из укрытия и поднялся со свитой офицеров на поле, под обстрел и бомбёжку, чтобы лично наблюдать ход боя и найти известный ему танк Лизюкова.

Всё одно — ничего не получается, как ни старайся. Потому что район последнего боя Лизюкова (по версии А. Курьянова) гарантированно скрыт от наблюдения гребнем высоты! И это если брать самый ближний к передовой КП Катукова (согласно его итоговому отчёту), поскольку из его донесений в штаб опергруппы Чибисова от 23 июля следует, что он сначала имел свой КП в Ломово (в 10 км от передовой, совершенно невидимой оттуда из-за высот) [329], а с 11 утра разместил КП в ещё более удалённой от фронта деревне Долгое (в 16 км к северу от передовой, с ещё большим количеством высот, долин и рощ между вырвавшимся вперёд «танком Лизюкова» и якобы наблюдавшим этот бой Катуковым) [330]. При этом не забудем, что Катуков чётко написал, что он наблюдал этот бой со своего КП, никуда при этом не выезжая и ни на какие поля не выходя!

Вот и думайте: как же командир 1 ТК увидел всё то, что он описал? Ответ один — НИКАК. Нам даже не надо ломать голову над этой удивительной «загадкой», выезд на местность устраняет последние сомнения и на все многочисленные вопросы даёт один чёткий и ясный ответ: Катуков не видел описанного им в книге эпизода, он написал неправду и ввёл своих читателей в заблуждение.

Причём я писал об этом ещё 5 лет назад, и А. Курьянов явно читал это, о чём косвенно свидетельствует указание им на мою статью в списке своих источников. Его рассерженные заявления-обещания «как следует разобрать мою статью» оставляют в этом ещё меньше сомнений. Но даже если он и не читал статьи, мог бы сам съездить на местность, посидеть где-нибудь в Лебяжьем, посмотреть на склон близкой высоты (ибо ничего другого оттуда не увидеть!) да поразмыслить над избранным им «источником», тем более что он работал с документами ЦАМО и вполне мог сравнить их с мемуарами маршала.

Но нет. Никакого критического анализа этого «источника» А. Курьянов делать не стал, потому что это ему было очень невыгодно! Ему было нужно, чтобы его читатели воспринимали приведённый им отрывок из мемуаров как аксиому, не требующую доказательств! Ведь на нём он и строит важнейшую часть своих «доказательств»! Немудрено, что он предпочёл «не заметить» мемуарных ляпов и выдал их своим читателям за чистую монету! Более того, к использованию мемуаров Катукова А. Курьянов подходит весьма избирательно, что не чем иным, как лукавством, я назвать не могу!

Здесь стоит отвлечься от анализа главных «опор-источников» А. Курьянова и упомянуть ещё одни источник, который он, правда, никак не смог «мобилизовать» для работы на нужную ему версию и явно привёл для большей солидности своего труда. Речь идёт о свидетельствах радиста Лизюкова, которые А. Курьянову предоставил внучатый племянник генерала Иван Афанасьев. Напомню читателю, что в ходе развернувшейся полемики тот в запальчивости заявил, что эти воспоминания являются ни много ни мало, а «документальным свидетельством участника последнего сражения командарма, которое полностью подтверждает результат поисковой работы „Дона“ и суть событий, изложенную в „Воронежском курьере“ журналистом П. Поповым» [331].

То есть из публичного заявления И. Афанасьева можно сделать вывод, что радист Лизюкова «полностью» подтвердил и придумку «находчиков» о двух танках, и сочинённый в мемуарах Катукова бой, и многоликие пересказы письма Нечаева, и сам факт захоронения Лизюкова у церкви в Лебяжьем. С появлением книги А. Курьянова у нас появилась долгожданная возможность наконец-то прочитать эти «всё подтверждающие» свидетельства и самим увидеть, что же они подтверждают на самом деле, а заодно и оценить, чего стоят громкие заявления моего оппонента. Цитирую опубликованный А. Курьяновым текст рассказа В. Ольховика:

«Мы выезжали с товарищем генералом на передовую. Были с ним и в последний раз. Как обычно, подъезжает адъютант подполковник (фамилию его уже не вспомню) и говорит: „Поехали“. У нас все приготовлено. Поехали, как всегда, на передовую. Генерал впереди, мы за ним, охрана — за нами. Проехали километров 7–8 до передовой. Тут немцы „жали“ здорово. Нам „махнули“ остановиться и замаскироваться. Дорога была проселочная, в чистом поле. Где генерал махнул рукой остановиться — там и ждем, стоим. Рвем пшеницу в поле и маскируем свою машину. А бои шли уже в километрах 2–3 от нас.

Позже мы узнали от адъютанта, что генерал сел сам в танк и уехал на передовую в боях участвовать. Уже немцы рядом, идут бои. А мы стоим, не можем без разрешения никуда уехать. Вдруг быстро машина к нам подлетела. Рукой махнул адъютант, чтоб за ним назад уезжали. Мы видим — а генерала-то нет. Потом мы узнали, что танк его был подбит. И как радисты, мы думали, что переговоры генерал вел не шифрованные, а через микрофон. Вот, видимо, его танк запеленговали и подбили.