Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917 - Федор Елисеев Страница 87

Перед войной распоряжением командира полка полковника Мигузова абсолютно всем казакам пошили однообразные светло-серые черкески, серые папахи и красные башлыки. Сукно выписали совершенно одного цвета, добротного качества, шили же все полковые мастера. Черкески сохранились в приличном виде до самого конца войны.

К тому времени полковой хор трубачей был уже одет в белые папахи. Мы, все семь офицеров, были в черных черкесках, но также в белых небольших папахах.

Когда вышли на сцену кавказцы в таком однообразном виде, мы почувствовали, что зал замер. Должен подчеркнуть, что ядро хора было от 3-й и 4-й сотен, где младшие офицеры (Елисеев и Кулабухов) достаточно уделили времени и разучили с казаками многие нотные песни, как привели и старые в музыкальный порядок. К ним влили лучшие голоса ото всех сотен. Хор получился величественный. И он грянул во все свои сорок голосов:

Да вскипит фиал заздравный Во привет стране родной — Нашей Руси православной, Броненосице стальной!

И потом тихо, речитативом, зашептали казаки:

Широка она, родная, Ростом миру по плечо…

И, постепенно усиливая голоса, продолжали:

Вся одежда ледяная, Только сердце горячо…

А потом громко, растяжно, словно чтобы всему миру было слышно, протянули последнюю строку:

Только серд-це го-ря-чо-о!

Эту концертную песню мы юнкерами пели на сцене на своем училищном празднике.

На предварительном собрании со сверстниками мы решили начать наше выступление именно этой песней, как бы делая салют от казаков своей Великой России. По ходу долгой и кровопролитной войны это явилось большим сюрпризом для слушателей.

Чуть узнает пир кровавый — И рассыпались враги! Землю кроют русской Славой Наши храбрые полки! —

прогремел хор высокому гостю и многолюдному офицерскому обществу.

Не стоит описывать, каков был успех! Аплодировали за многое: и за внешний вид, и за сноровку, и за исполнение нотного пения, и за горделивое содержание песни.

Отдав дань своему великому отечеству, хор спел несколько популярных песен, вначале линейцев, а потом черноморского казачества.

Все песни были подобраны заранее, взвешенны в своей музыкальности. Офицеры-участники, как ведущие голоса, стояли в гуще казаков своих партий. Это давало красоту, мощь и уверенность хористам, почти сплошь урядникам.

Пение окончено. Как условились, наш полковой хор трубачей немедленно же рванул «казачок», и, одна пара сменяя другую, понеслись казаки в свой станичный пляс.

Танец «казачок» линейных станиц на Кубани похож на кавказскую лезгинку, но имеет резкие отличия в своих па. Он лихой, танцуется на носочках, и редко кто делает «присядки». На Кубани, в станицах, его танцуют почти все казаки и обязательно с казачками, девушками или замужними.

Мы, два офицера, танцевали его поодиночке и со многими «присядками». Владимир Николаевич Кулабухов в особенности хорошо, легко и стильно делал «присядки».

Но… и этот танец считался второстепенным. Кавказская лезгинка должна стать главным гвоздем концерта кавказцев. В полку было несколько отличных танцоров. Допущены к выступлению только те, кто «ходит и прыгает на когтях», то есть на пуантах. Все они в чувяках без подошв, словно в перчатках на ногах. Все в черных суконных ноговицах и в красных чувяках, как это принято среди благородной молодежи всех кавказских горцев.

После танца «казачок» под громкие аплодисменты всего зала хор кавказцев, пятясь назад и мало обращая внимания на тех, кто их приветствует, расположился биваком перед декорациями сцены — лежа, стоя, сидя, кто как хотел.

Это была сцена «Кавказские горцы на биваке». И когда зал стих, сотник Павел Бабаев из-за сцены — тихо, грустно, словно издали — затянул своим густым баритоном протяжно:

Го-о-ре нам… Фе-е-зи к нам…

И хор так же тихо, грустно вступил:

С во-ой-ском стреми-ит-ся… Где-е бы нам, ка-ак бы нам, Бра-ат-цы, укры-ыть-ся?..

Я не буду передавать содержание всей этой песни-лезгинки, так принятой в Кубанском и Терском войсках. По окончании ее все сорок пружинно вскочили на ноги, загикали, заалкали: «Дэл-ла-дэл-ла»! — и громко, сноровисто захлопали в ладоши… И под этот дикий воинственный гул сорока голосов, хлопков, визга, крика-выкрика «Урса»! выскакивали пара за парой молодецких урядников первоочередного полка.

Условились, что в танце не должно быть никакого перерыва. И вот, как только предыдущая пара делала несколько вариантов лезгинки, с диким криком выскакивала следующая — беспрерывно чередующиеся, как звенья одной стальной цепи. Восторг был исключительный.

Надо полагать, что великий князь Борис Владимирович не раз видел в столичных театрах оперу «Демон» и кавказскую лезгинку в ней, но я сомневаюсь, чтобы он там увидел более образный и захватывающий этот классический танец кавказских горцев, что дали тогда казаки 1-го Кавказского полка. В опере танцевали артисты, тогда как здесь представлен был самый настоящий Кавказ в своем танце. И как только оборвался танец, все казаки, находившиеся на сцене в поэтическом беспорядке по ходу лезгинки, мигом приняли воинскую стойку «смирно» и взяли руку «под козырек», чем сказали гостям, что представление кавказцев закончено.

Гром восторженных аплодисментов оглушил весь просторный зал офицерского гарнизонного собрания, и… занавес закрылся.

На второй день, как всегда, я пришел с бумагами на доклад к командиру полка в его квартиру. Подав руку и не принимая бумаг, он вдруг говорит мне с какой-то лукавой улыбкой:

— Знаете, Федор Иванович, ваш концерт едва не стоил мне очень дорого… И я вас спас вчера.

Я слушаю и не понимаю. Молниеносно пронеслось в голове, что великий князь, видимо, сделал строгое замечание ему, что «в его полку офицеры выступили на сцене как простые казаки».

В императорский период времени это строго запрещалось по уставу. Все воинские чины не имеют права выступать в общественных местах с речами, на сцене и прочее…

И вдруг в 1-м Кавказском полку, да еще на банкете в честь Походного атамана и великого князя офицеры поют и танцуют на сцене, да еще в кругу своих же нижних чинов.

Такие нездоровые мысли пронеслись в моей голове. К тому же ведь все это организовал его адъютант. «И как это мы, молодежь-подъесаулы, советуясь предварительно, не подумали об этом?» — несется в моей голове. И мне стало немного не по себе, что я так подвел своего командира.