Меркьюри и я. Богемская рапсодия, любовь и котики - Джим Хаттон Страница 9

Мне было очень неловко дарить Фредди этот талисман перед всеми, поэтому я позвал его в спальню.

— Прости, но это все, что я могу подарить. — И я протянул ему сверток из тонкой папиросной бумаги. Развернув ее, Фредди пришел в восторг. Поцеловал меня и побежал в гостиную.

— Только посмотрите, какой замечательный подарок сделал мне Джим! — обратился он ко всем, и я покраснел. Фредди сиял от радости: он знал, что я подарил ему это от чистого сердца.

Около десяти вечера мы с Фредди отправились в лимузине на вечеринку. Фредди был облачен в свое черно-белое арлекинское трико и чудесный, обшитый галуном мундир от Эмануэль, четы модельеров, которые шили свадебное платье самой Леди Ди. И, конечно же, образ дополняли подтяжки с пулями, создавшие проблемы в аэропорту. Все в тот вечер разоделись в черно-белые костюмы или женские наряды — кроме меня. Я позаимствовал у друга, бывшего танцора, фрак с лацканами, расшитыми разноцветными пайетками. Надел черные брюки и посчитал, что этим можно ограничиться.

В большинстве своем гости банкета были немцы, завсегдатаи мюнхенской гей-тусовки из тех, что отправятся хоть на край света, лишь бы хорошенько погудеть. Некоторые пришли в очень оригинальных костюмах. Брайан Мэй нарядился ведьмой, Дэвид Вигг — дамой в вечернем платье, Фиби — цыганкой и даже Ричард Янг, папарацци, разоделся так, что от женщины его было не отличить. Райнхольд Мак [10] был с женой Ингрид, как и Стив Стрейндж [11], и еще несколько владельцев звукозаписывающих компаний.

По залу постоянно сновали кинооператоры, подлавливая наши забавные выходки. Почти все время я находился около Фредди, но хотел сохранять анонимность и удирал от камер. Я уже наловчился незаметно уходить в тень при первых же признаках приближения объектива.

В разгар праздника Фредди презентовали огромный торт в форме рояля — такой большой, что каждому из трехсот гостей достался кусочек.

Через несколько часов ко мне подошел обеспокоенный Джо:

— Тебя Фредди зовет.

Как оказалось, у Фредди случилось что-то вроде панической атаки. Он стоял в середине зала и выглядел совершенно опустошенным. У него произошла ссора, не знаю, с кем и по какому поводу. Когда я пришел, драма уже закончилась. Фредди хотел, чтобы я помог ему успокоиться. Я обхватил его руками и прижал к себе. А вскоре обнаружил, что не только ссора повергла его в такое состояние.

На той вечеринке наливали только один напиток — шампанское. Мы все немало выпили, но Фредди не рассчитал свои силы. К тому же многие гости употребляли дурь, и кто-то подсунул ему мешанину из разных наркотиков. Ему нравилось нюхать кокаин, но он не любил экспериментировать с другими веществами. Взрывоопасный коктейль заставил его потерять самообладание.

Немного погодя Фредди снова почувствовал себя хорошо. Мы веселились всю ночь напролет, даже танцевали. Ночь получилась незабываемая, и в шесть утра мы без сил рухнули в постель. Многие из нас наутро не могли пошевелиться, но Фредди вернулся в клуб со съемочной группой и стройными красотками — немецкими трансвеститами в женских нарядах, чтобы снять дополнительные кадры для своего вызывающего видеоклипа. Фредди, конечно же, называл их «дорогушами».

Потом ему вручили счет за вечеринку, и это было не так весело. Многие гости ни в чем себе не отказывали, в итоге сумма оказалась огромной — около 50 тысяч фунтов стерлингов. Он чувствовал себя обманутым.

Когда вышел видеоклип, я, к своему изумлению, увидел короткий кадр, где я танцую в одиночку с голым торсом. Фредди очень щепетильно выбирал кадры для клипов и, видимо, в этот раз настоял, чтобы меня включили. Видео не вышло в Америке, так как Си-би-эс, под лейблом которой Фредди выпустил сольный альбом, сочла клип рискованным: уж слишком в нем много трансвестизма.

В те счастливые дни отношения между мной и Фредди становились все более близкими. Я грустил и скучал по нему в разлуке. И он чувствовал то же самое. Однажды в Лондоне он заговорил о том, чтобы поселиться вместе.

— Если бы я позвал тебя жить со мной в Мюнхене, ты бы согласился?

До того момента я даже никогда не рассматривал возможность переезда к нему.

— Пожалуй, да, — ответил я, — но при одном условии. Если я перееду в Германию, мне нужна там работа.

В Британии у меня были некоторые финансовые обязательства, я не хотел увольняться из «Савоя» и рыскать по Мюнхену в поисках места парикмахера, к тому же не зная немецкого. Я очень высоко ценил свою независимость и не был готов жить за его счет.

Фредди задумался. Минут через пятнадцать снова спросил:

— А если я позже решу переехать из Мюнхена обратно в Лондон?

— Вот тогда можно подумать.

Именно из-за моей независимости и возникало большинство наших ссор, которые всегда заканчивались криками Фредди: «Опять ты за свое!» Фредди восхищался независимо мыслящими людьми, но предпочитал манипулировать окружающими, если выпадала возможность.

Я никогда не сомневался в том, что именно он по кирпичику сложил наши отношения. Вот вам пример. Однажды в Лондоне мы поехали в гей-клуб «Копакабана», что в районе Эрлс-Корт, с Джо, Питером Стрейкером и нашим водителем Гэри. Мы устремились в бар, затем покрутились у стола для игры в пул. Вдруг Фредди обернулся и уставился на меня.

— Иди на хер! — злобно выпалил он.

Я сильно удивился, но сделал именно так, как он сказал. Развернулся на каблуках и направился к двери. По дороге я встретил Гэри, который сразу почуял неладное.

— Что стряслось? — спросил он.

— Без понятия, — ответил я. — Он не в духе и велел мне идти на хер, вот я и иду.

Я вернулся в Гарден Лодж, упаковал свою сумку для уик-эндов и поймал такси до Трафальгарской площади, чтобы успеть на ночной автобус до Саттона. Приехал домой, лег в постель и уснул. В четыре утра меня разбудила Айви Тавернер — она яростно барабанила в дверь. Фредди не мог связаться со мной и позвонил Айви, и она бросила трубку. Слушать мои извинения она не хотела.

Я не уступал Фредди в упрямстве и не собирался звонить ему на следующее утро. Спустя несколько дней он позвонил сам, и я сорвался:

— Не посылай меня! — крикнул я ему. — Никто не имеет права посылать меня на хер!

Он точно знал: между нами ничего не кончено. И начались ночные звонки, которые в итоге все решили.

Несколько недель Фредди названивал мне каждую ночь, обычно в три или четыре часа. Терпение Айви Тавернер лопнуло, и она заявила, что я должен освободить квартиру в двухнедельный срок. Из-за настойчивости Фредди я потерял крышу над головой.