Новичок. История тайного оружия - Лев Федоров Страница 9

Впрочем, Красная армия была готова применить ОВ на любой земле – и на своей, и на чужой. Во всяком случае, советские военные химики не обошли своим вниманием соседний Афганистан. О «химической» составляющей первого вмешательства советской власти во внутриафганские дела можно узнать из давней переписки 1929 г.

Из надежд комкора В. М. Примакова:

«Окончательное решение задачи лежит в овладении Дейдади и Балхом. Вопрос был бы разрешен, если бы я получил 200 газовых гранат, начиненных ипритом. Кроме того, необходимо сделать отряд более маневроспособным, для чего придать мне эскадрон головорезов».

Речь идет о письмах, которые направлял в Москву из Афганистана Рагиб-бей, под чьим именем скрывался герой Гражданской войны, красный казак В. М. Примаков (1897–1937). По-видимому, до реального применения химоружия против граждан Афганистана дело в тот раз не дошло [41].

Не дошло дело до применения химоружия и против Финляндии зимой 1939–1940 гг., хотя приготовились к химической войне тогда более чем тщательно [357, 358]. А вот в более поздние годы были и реальные события. В частности, в апреле 1989 г. в Тбилиси Советская армия с успехом применила химоружие для разгона своих собственных граждан-демонстрантов [709].

И в последующие годы никаких изменений в направленности политики применения властью химоружия против своих граждан не случилось. Во время прискорбных событий августа 1991 г. в Москве армия была вполне готова использовать ОВ против своих граждан и применила бы, если б поступил приказ. И в 1993 г., уже в новом государстве, обладатели погон были готовы применить химоружие для решения задач гражданского конфликта. А вот в 2002 г. они спокойно применили химоружие против непричастных сограждан [710].

Подчеркнем, что во всех этих случаях речь шла о химоружии как средстве массового поражения людей. Химоружие индивидуального наведения шло уже по линии чекистов [711–713]. И это отдельный разговор.

«Кухарки» в военно-химическом деле воцарились с некоторой задержкой.

Как известно, в 1918 г. командные кадры Красной армии на 75 % состояли из военспецов, и лишь к 1921 г. число бывших царских офицеров сократилось до 34 %. В военно-химическом деле, как и по всей стране, переход к правлению «кухарок» от российской интеллигенции тоже состоялся, однако процесс несколько затянулся, хотя в целом использование научно-технической интеллигенции развивалось по тому же сценарию, что и в иных сферах жизни.

С формальным окончанием Гражданской войны («борьба с бандитизмом» еще продолжалась; голод – тоже: на IX Всероссийском съезде Советов 24 декабря 1921 г. М. И. Калинин (1875–1946) говорил, что голодающими «официально признаны у нас в настоящий момент 22 миллиона человек») в Красной армии началась работа по организации военно-химической инфраструктуры. В ее рамках в январе 1921 г. Артком обратился к руководству армии с идеей создания опытного химического завода ОВ, который должен был включать снаряжательную мастерскую, опытное производство ОВ, химическую лабораторию, а также противогазовый отдел. В июне 1921 г. Артком возбудил ходатайство об объявлении конкурса на проект батареи газовых минометов (газометов).

Активизировались и опытные работы по проблеме химоружия. Это для всего мира важно, что в 1922 г. англичанин Х. Картер обнаружил в Египте гробницу фараона Тутанхамона. А в советской России в июне 1922 г., вскоре после XI съезда РКП(б), Артком Красной армии обсуждал «программу опытов, подлежащих к постановке текущим летом на Артиллерийском газовом полигоне» (среди них: изучение газового минометного облака, испытание группового выпуска газов, изучение действия химических снарядов, в том числе осколочного действия и т. д.) [145].

В рамках этого процесса 24 сентября 1921 г. заместитель председателя РВСР Э. М. Склянский утвердил новое положение о полигоне АГП, который уже три года действовал в районе деревни Кузьминки, совсем недалеко от Москвы. Полигон предназначался для опытов «с целью исследования и изучения удушливых и ядовитых средств, применяемых для боевых целей» [145]. Тем же положением была предусмотрена и иная функция полигона (в современной терминологии, абсолютно антиэкологическая), приведшая в будущем к немалым экологическим бедам, – проведение на полигоне «по соглашению соответствующих наркоматов с артиллерийским комитетом… утилизации» ОВ. Другими словами, так было впервые узаконено закапывание химоружия на АГП в Кузьминках. Другим способом химоружие вплоть до 1938 г. практически не ликвидировалось.

К 1922 г. Красная армия созрела для реформирования руководства всем военно-химическим делом. Инициатором стал начальник артиллерии РККА Ю. М. Шейдеман. В феврале IX отдел Арткома получил задание от председателя Арткома «разработать… мероприятия по постановке в республике газового дела». И в документе от 22 марта 1922 г. сообщались многочисленные соображения на сей счет. В число предлагавшихся мероприятий входили реальное создание химической снаряжательной мастерской на складе в Очакове, начало реальных испытаний образцов химоружия на химполигоне в Кузьминках, создание батареи газовых минометов, организация заводов по выпуску ОВ и даже мобилизация Разведупра штаба РККА на информационную поддержку газового дела «путем добывания нужных сведений из-за границы агентурным путем» [63].

А 8 апреля 1922 г. уже сам Ю. М. Шейдеман направил С. С. Каменеву (1981–1936) – главнокомандующему вооруженными силами Республики – принципиальный документ «О необходимости принятия мер по постановке военно-химического дела в Красной армии». Исходный посыл был очевиден – «с достаточной достоверностью можно предвидеть в будущем боевое применение химических средств еще в большем масштабе», чем в Первую мировую войну. Поэтому, «считаясь с тем, что боевые столкновения с противником возможны и что существует большая вероятность ожидания боевого применения химических средств борьбы при первых же столкновениях с противником», Ю. М. Шейдеман внес руководству армии ряд предложений. Среди них были, в частности, и такие: «ускорить оборудование разливочной станции при складе УС» в Очакове близ Москвы, а также «ускорить оборудование артиллерийского газового полигона» в Кузьминках близ Москвы. Кроме того, было предложено организовать «на химических заводах изготовление новых боевых химических веществ германского „желтого креста“ и „синего креста“ (имеются в виду иприт и дифенилхлорарсин. – Л. Ф.) для возможности производства необходимых опытов по снаряжению и боевому применению этих веществ». А чтобы последняя идея стала фактом жизни, было предложено осуществить принципиальное организационное решение: «В целях дальнейших изысканий и исследований в области боевого применения химических средств и научной разработки этих вопросов учредить при Артиллерийском комитете специальную комиссию из наиболее видных ученых и специалистов» [63].

Тот демарш дал толчок реформированию и расширению подготовки Красной армии к наступательной химической войне. 15 июня 1922 г. Ю. М. Шейдеман созвал узкое совещание соратников «по вопросу организации и постановке газового дела в РСФСР», на котором обсудил содержание подготовленного им доклада для высших властей страны [63]. Была создана Особая комиссия по вопросам химических средств борьбы под председательством начальника Штаба РККА П. П. Лебедева (1872–1933), в рамках которой прорабатывались предложения. И уже 19 июня в письме на имя заместителя председателя РВСР Э. М. Склянского начальник штаба испросил «согласие на осуществление намеченных совещанием мероприятий» и получил резолюцию «Согласен. Э. М. Склянский, 23.6.22» [63]. Кстати, уже 1 июля 1922 г. вакантную должность Захимреспа занял В. Н. Баташев [127].