Танец убийц - Мария Фагиаш Страница 9

Из того немногого, что Драга рассказывала о своем замужестве, Михаилу стало ясно, каким это было для нее кошмаром. Замуж она вышла, чтобы только сбежать из нищеты родительского дома, но Светозар Машин сделал ее жизнь еще ужасней. После смерти мужа брат его Александр — тогда майор Машин — посчитал завещанным ему богом правом определять, как ей жить, и принудил переехать к нему в качестве бесплатной прислуги.

Когда же Драга взбунтовалась, он пригрозил сообщить в полицию о якобы имевшихся подозрительных обстоятельствах смерти ее мужа. Александр был тогда в близких отношениях с королем Миланом и имел достаточное влияние, чтобы осложнить ей жизнь. Но когда он потребовал от нее и интимных услуг, она сбежала, — во всяком случае, так она поведала Михаилу. Между бегством из дома деверя и появлением в доме Василовича зияла определенная брешь, но рассказывать, как она прожила этот период, Драга не хотела.

В конце зимы она стала время от времени исчезать на целые дни, и Михаил сходил с ума от ревности. Так как отпуск в военной академии он мог получать только на воскресенье, что-либо существенное об ее отсутствии узнать не удавалось. Когда за стол ежедневно усаживалось белее двадцати человек, не очень-то было заметно, что кого-то не хватает.

Ранней весной Драга исчезла окончательно. Все ее достояние: две простыни, две подушки, сменное белье, перина, три платья и многочисленные пудреницы, а также расческа, щетка и пятнистая кошка, — все исчезло вместе с ней. Когда Михаил спросил о Драге свою мать — со слезами на глазах, что вовсе не приличествовало кадету, — та только пожала плечами. Драга ушла не попрощавшись. Поиски в домике на предмет записки для него оказались напрасны — она не оставила ничего.

Несколькими неделями позже семья узнала, что Драга уехала с каким-то богатым свиноводом в Шабац [17]. Летом Михаил выдержал выпускные экзамены и в чине младшего лейтенанта был направлен в войска.

Интрижка с одной актрисой-гречанкой привела к тому, что образ Драги в памяти превратился в какое-то неясное воспоминание; только чудесные зеленые глаза временами вспыхивали сквозь туманную завесу времени, как два драгоценных камня. Даже если Михаил и страдал, себе он в этом не признавался. Его философия гласила: женщин не оплакивают — они этого не стоят. Он участвовал в войне с Болгарией, получил медаль «За храбрость» и после заключения мира был назначен личным адъютантом короля Милана. В это время в Белграде вновь появилась Драга, причем в королевском дворце Конак в качестве протеже королевы Наталии. Королева Наталия, вероятно, сильно к ней привязалась, что поражало целый свет, но только не Михаила. Если Драге легко удавалось завоевать расположение любого, включая его суровую мать, то и пленить кого-то вроде избалованной темпераментной королевы для нее труда не составило.

Той весной по всему Белграду шушукались о разногласиях между Миланом и Наталией. Поскольку они принадлежали к двум враждующим лагерям — Михаил к миланистам, а Драга к наталистам, — опасность встретиться была почти исключена, тем более что Драга официально не состояла в свите королевы и поэтому на государственных приемах не появлялась, а оставалась в личных покоях своей покровительницы, куда Михаилу вход был заказан.

Но однажды случай свел их в фойе дворца. Растерявшись от неожиданности, Драга бросила ему легкую улыбку, которая тут же погасла под его мрачным, полным упрека взглядом. Размышляя позднее о своем поведении, он должен был признать, что после этого еще долго не мог прийти в обычное для него беззаботное состояние.

Вскоре после этой встречи жаждущая мести Наталия отправилась за границу, чтобы оттуда развязать клеветническую кампанию против своего супруга. Возведенная в ранг гофдамы, Драга сопровождала теперь королеву в путешествии почти по всем европейским городам, чьи названия она ревностно учила в перерывах между страстными объятиями в хижине у Василовичей. Как Михаил впоследствии узнал из разных источников, она — конечно, не без влияния королевы — стала образцом по части этикета, воспитанности и образованности, любимицей престарелых графинь и герцогинь, партнершей по переписке с такими замечательными писателями, как Пьер Лоти [18]и Поль Бурже. [19]

После развода королевской четы дамы поселились в одной вилле в Биаррице, которую королева в свое время распорядилась построить для себя. Михаил последующие годы также провел в Западной Европе с отрекшимся между тем от престола королем Миланом и превратился под его влиянием в утонченного космополита. Сочетание острого ума и обходительности с приятной славянской внешностью привлекали к нему множество женщин. Если он и думал о Драге, то с равнодушием зрелого мужчины, вспоминающего о сумасбродствах юности. Она была его первой любовью, героиней одного интермеццо, о котором он нисколько не сожалел, но которое, разумеется, не собирался повторять. Во всяком случае, до того дня в феврале 1897 года, когда он встретил ее на Рю де Пуасси в Париже.

Тринадцать лет прошло с тех ночей на твердом шуршащем соломенном матраце в маленьком домике, и Михаил был уже не сходившим с ума от желания обладать женщиной юнцом, но уравновешенным человеком едва за тридцать, слегка высокомерным, как он сам себя оценивал. Он перенес тяжелое заболевание туберкулезом и только недавно после шестимесячного лечения в Ментоне приехал в Париж, чтобы составить компанию отрекшемуся от престола королю Милану. Несмотря на ужасную погоду, оказаться в чудесном Париже после сонного курорта, где обсуждение кривой температуры составляло главную тему дня, показалось Михаилу восхитительным и привело его в такое восторженное состояние, которое ему самому временами казалось чрезмерным. Вся осторожность, которую он клятвенно обещал соблюдать доброму доктору Одоли, была забыта — он танцевал и пил, совершенно не думая о том, чтобы пораньше лечь спать, и совершал длительные прогулки под дождем. Даже отражения уличных фонарей на мокрой мостовой — улицы были просто залиты светом, как будто город был одной театральной декорацией, — приводили его в волнение. Он чувствовал себя ребенком на каникулах. Михаил и раньше бывал в Париже, но не с Миланом Обреновичем. Азиатский монарх, бонвиван, третейский судья в вопросах хорошего вкуса, истинный знаток искусства, Милан, как никто другой, мог познакомить молодого человека с непревзойденными сторонами жизни этого особенного города: с его женщинами, его искусством, его кухней. Может быть, временами Милан и сожалел, обнаруживая в молодом человеке отдельные черты, которые он хотел бы видеть, но, к досаде своей, не находил в собственном сыне, тем не менее на протяжении этих лет его расположение постепенно переросло от удовлетворения главнокомандующего молодым офицером в чувство почти отеческой любви.