Антоний и Клеопатра - Колин Маккалоу Страница 9

Марк Антоний, с его рыжими глазами и курчавыми рыжими волосами, не более похож на Цезаря, чем Геркулес на Аполлона. Теперь он положил глаз на Египет, но не для того, чтобы обхаживать фараона. Он всего лишь хотел наполнить свою военную казну египетским золотом. Что ж, этого никогда не будет. Никогда!

— Цезарион, тебе пора на свежий воздух, — вдруг сказала она. — Сосиген, ты мне нужен. Аполлодор, найди Ха-эма и приведи его ко мне. Время совета.

Когда Клеопатра говорила таким тоном, никто не прекословил, и меньше всего ее сын, который сразу же вышел, свистнув щенка-крысолова по кличке Фидон.

— Прочти это, — велела Клеопатра, сунув свиток Ха-эму, когда совет собрался. — Все прочтите.

— Если Антоний приведет свои легионы, он сможет разграбить Александрию и Мемфис, — сказал Сосиген, передавая свиток Аполлодору. — После чумы ни у кого не хватит духу противостоять ему. К тому же у нас недостаточно людей, чтобы оказать сопротивление. Многие золотые статуи будут расплавлены.

Ха-эм был верховным жрецом бога Пта, бога-создателя. Он принимал участие в жизни Клеопатры с тех пор, как ей исполнилось десять лет. На нем было белоснежное льняное одеяние, покрывавшее его смуглое крепкое тело от сосков до середины лодыжек. С шеи свисали несколько цепей, крестов, медальонов и нагрудная пластина, свидетельствующая о его высоком положении.

— Антоний ничего не расплавит, — твердо вымолвил он. — Ты, Клеопатра, поедешь в Тарс и встретишься с ним там.

— Как рабыня? Как мышь? Как побитая собака?

— Нет, как могущественная правительница. Как фараон Хатшепсут, столь великая, что ее преемник уничтожил ее картуши. Вооруженная всеми уловками и хитростью твоих предков. Поскольку Птолемей Сотер был побочным братом Александра Великого, в твоих венах течет кровь многих богов. Не только Исиды, Хатор и Мут, но и Амуна-Ра с обеих сторон — по линии фараонов и по линии Александра Великого, который был сыном Амуна-Ра и тоже богом.

— Я понимаю, куда клонит Ха-эм, — задумчиво произнес Сосиген. — Этот Марк Антоний не Цезарь, поэтому его можно одурачить. Ты внушишь ему благоговейный страх, и он простит тебя. В конце концов, ты не помогала Кассию, а он не сможет доказать обратное. Когда этот Квинт Деллий прибудет, он попытается запугать тебя. Но ты — фараон, ни один фаворит не сможет тебя запугать.

— Жаль, что флот, который ты послала Антонию и Октавиану, вынужден был вернуться, — заметил Аполлодор.

— О, что сделано, то сделано! — нетерпеливо воскликнула Клеопатра. Она снова села в кресло, вдруг погрустнев. — Никто не может запугать фараона, но… Ха-эм, попроси Тах-а посмотреть по лепесткам лотоса в ее чаше. Антония можно использовать.

Сосиген вздрогнул.

— Царица!

— Погоди, Сосиген. Египет важнее любого живого существа! Я была плохой правительницей, вновь и вновь лишенной Осириса! Какое мне дело, что за человек Марк Антоний? Никакого! В Антонии течет кровь Юлиев. Если чаша Исиды скажет, что в нем достаточно крови Юлиев, тогда, возможно, я сумею взять у него больше, чем он у меня.

— Я сделаю это, — сказал Ха-эм, вставая.

— Аполлодор, выдержит ли речная баржа Филопатора путешествие по морю в это время года?

Ее приближенный нахмурился.

— Я не уверен, царица.

— Тогда выведи ее из укрытия в море.

— Дочь Исиды, у тебя есть много кораблей!

— Но Филопатор построил только два корабля, и морской корабль сгнил сто лет назад. Если я хочу внушить страх Антонию, я должна прибыть в Тарс с такой помпой, таким великолепием, какого не видел ни один римлянин, даже Цезарь.

Квинту Деллию Александрия показалась самым дивным городом в мире. Семь лет назад Цезарь почти разрушил ее, а Клеопатра вернула город к славе, сделав его еще краше. Все особняки вдоль Царской улицы были восстановлены; холм бога Пана — Панейон — возвышался над плоским городом, утопающим в зелени; священная территория бога Сераписа — Серапейон — восстановлена в коринфском стиле. И там, где однажды по Канопской улице со скрипом и громыханием катались осадные башни, теперь стояли ошеломляющие храмы и общественные здания, опровергая своим видом факт нашествия чумы и голода. Вот почему, глядя с высоты Панейона на Александрию, Деллий подумал, что единственный раз в жизни Цезарь преувеличил степень разрушения, которое он нанес городу.

Он еще не видел царицу — важный человек по имени Аполлодор надменно сообщил ему, что она отбыла с визитом в Дельту проверить мастерские по производству бумаги. Поэтому Деллию показали его апартаменты, тоже роскошные, и предоставили его самому себе. Деллий решил не просто прогуляться по городу, он взял с собой писаря, который делал записи широким стилем на восковых табличках.

В Семе Деллий весело рассмеялся.

— Записывай, Ласфен! «Могила Александра Великого плюс тридцать с лишним Птолемеев в огороженном месте, выложенном отборным мрамором с голубыми и темно-зелеными разводами. Двадцать восемь золотых статуй в рост человека. Аполлон работы Праксителя, раскрашенный мрамор. Четыре работы из раскрашенного мрамора неизвестного мастера, в рост человека. Картина работы Зевксида, изображающая Александра Великого в Иссе после победы над Дарием. Портрет Птолемея Сотера работы Никия…» Хватит писать. Остальные не так красивы.

В Серапейоне Деллий просто заржал от удовольствия.

— Запиши, Ласфен! «Статуя Сераписа ростом приблизительно тридцать футов, работы Бриакса, раскрашена Никием. Группа из девяти муз из слоновой кости работы Фидия. Сорок две золотые статуи в рост человека…» — Он остановился, царапнул золотую Афродиту, поморщился. — «Некоторые, если не все, покрыты очень тонким слоем золота, увы, не цельные… Возница и кони в бронзе работы Мирона…» Больше не пиши! Нет, просто добавь «и т. д., и т. д.». Слишком много посредственных работ, недостойных каталога.

На агоре Деллий остановился перед огромной скульптурной группой из четырех вздыбленных коней, запряженных в гоночную колесницу. Возницей была женщина, и какая женщина!

— Пиши, Ласфен! «Квадрига в бронзе с возницей-женщиной по имени Билистиха». Хватит! Здесь больше ничего нет, кроме современных вещей, отличных, конечно, но не представляющих ценности для коллекционеров. Пойдем дальше, Ласфен!

Прогулка продолжалась в том же духе. Его писарь оставлял за собой целые свитки из воска, как моль оставляет помет. «Великолепно, великолепно! Египет запредельно богат, судя по тому, что я увидел в Александрии. Но как убедить Марка Антония, что мы получим больше денег, если не расплавим эти предметы, а продадим их как произведения искусства? Возьмем, к примеру, могилу Александра Великого, — размышлял Деллий. — Цельный блок горного хрусталя, прозрачного, словно вода, — как красиво он смотрелся бы в храме Дианы в Риме! Каким до смешного маленьким был Александр! Руки и ноги не больше, чем у ребенка, а на голове вместо волос какая-то желтая шерсть. Наверняка восковая фигура, не настоящая. А ведь можно было бы предположить, что, поскольку он бог, они сделают изображение ростом по меньшей мере с Антония! В Семе наберется достаточно материала, чтобы покрыть пол в доме какого-нибудь римского богача, — это сто талантов или даже больше. А произведения Фидия из слоновой кости легко можно продать за тысячу талантов».