Короли абордажа - Владимир Шигин Страница 9

Мнесифил в ярости топнул ногой:

— Если эллины покинут Саламин, то на море тебе уже не придется сражаться за родину. Все будет погублено навсегда, потому что каждый вернется в свой город и не Еврибиад, ни ты уже никогда не соберете весь наш флот вместе. Ваша глупость погубит Элладу! Фемистокл! Попытайся еще раз убедить этих слепцов. Даже если уйдут трусы, нам с Еврибиадом надо оставаться здесь, чтобы победить или умереть!

— Ты считаешь, что следует попробовать еще раз? — с сомнением посмотрел на своего кормчего Фемистокл.

— Да! — ответил тот с металлом в голосе. — Я считаю именно так!

Ничего не ответив, Фемистокл нервно запахнулся в тогу и решительно направился на триеру к Еврибиаду.

Оба предводителя говорили долго. Убеждать спартанца, чья земля еще не попала под пяту захватчиков, было нелегко. Еврибиад был далеко не Леонид. В порыве спора он даже замахнулся на Фемистокла палкой.

— Ударь, но в начале выслушай! — сказал ему тот смиренно.

Изумленный такой небывалой кротостью гордого Фемистокла, Еврибиад несколько сник и согласился на сбор совета союзных навархов. Никого убеждать на совете Фемистокл более не собирался. Времени для этого уже не было. Зато он намеревался всех испугать, да так, чтобы мало не показалось.

Едва съехались предводители союзных отрядов, Фемистокл, не дав никому вымолвить и слова, принялся твердо говорить о необходимости сражения у Саламина. Вновь начались ожесточенные споры. Еврибиад, как всегда бывало с ним в подобных случаях, сразу сник и, спрятав голову в плечи, сидел тише всех.

Коринфский наварх Адимант прервал страстную речь афинского стратига:

— Фемистокл, ведь ты знаешь, что на состязаниях тех, кто выбегает раньше условленного сигнала, больно бьют палкой!

— Согласен, — кивнул головой Фемистокл. — Но зато тот, кто остается позади никогда не получит не только палки, но и лаврового венка!

Не давая триерархам прийти в себя, он продолжал свою страстную речь, теперь уже обращаясь к молчаливо сидевшему Еврибиаду:

— В твоих руках спасение Эллады! Послушайся голоса сердца и дай сражение у Саламина! Уходя к Истму, мы сами приведем за собой персов в Пелопоннес! Победу у Саламина нам предвещал и оракул! Послушаемся же предсказания и не будем искушать судьбы своего Отечества!

И снова речь Фемистокла прервал Адимант:

— Тому, кто не имеет родины, следовало бы помолчать! У тебя нет больше Отечества, там хозяйничают персы!

— Негодяй! — закричал на него пришедший в ярость афинянин. — Да, мы покинули свои жилища, считая недостойным стать рабами. Но город у нас все же есть! Это самый величайший из всех эллинских городов — наши двести боевых триер. Они стоят здесь и готовы помочь вам спастись, если вы сами того захотите! Если же вы уйдете и предадите нас, то кое-кто скоро из вас узнает, что такое персидский плен, а мы найдем себе новые земли, и не хуже тех, что потеряли!

Адимант снова попытался что-то возразить, но был перебит Фемистоклом.

— Запомни, — сказал ему афинянин. — То, что Коринф никогда не сравнится с Афинами — это факт, но и без наших двух сотен триер вы тоже ничего не сможете противопоставить персам и будете все уничтожены!

Попытался подать голос и кто-то из эретрийцев. Этого Фемистокл не стал даже слушать:

— И вы туда же, беретесь судить о войне, когда у вас, как у рыб-невфид, мечи есть, но мозги отсутствуют напрочь!

Затем Фемистокл обернулся к Еврибиаду:

— Или ты остаешься драться со мной здесь или я гружу на свои боевые и торговые суда всех афинских жителей и ухожу с ними в свою колонию — италийский Сирис. Вы же оставайтесь здесь и сами отбивайтесь от персов! Я жду немедленного ответа!

Испуганный Еврибиад вскочил с места и закричал:

— Я согласен! Я остаюсь с тобой!

За Еврибиадом заявили о своей готовности остаться и остальные триерархи. Последним, с явным неудовольствием, дал свое согласие Адимант.

Плутарх пишет, что совет навархов проходил на флагманской триере спартанцев. Внезапно со стороны берега к кораблю подлетела сова и уселась на мачте. Сова всегда была священной птицей Афин, а потому уже разъезжавшиеся навархи усмотрели в ее прилете добрый знак. Как знать, не был ли и внезапный прилет совы так же заранее приготовлен предусмотрительным Фемистоклом?

Как бы то ни было, но союзный флот начал подготовку к генеральному морскому сражению за Элладу. На следующий день было землетрясение, которое греки также посчитали хорошим предзнаменованием.

— Сами недра гневаются на захватчиков, посягнувших на наш край! — говорили они друг другу. — А это значит, что земля, море и небо будут в предстоящем бою на нашей стороне!

Узнав о решении стратигов принять бой у Саломина, бывшие на острове афиняне устроили ежегодный праздник в честь богинь Деметры и Персефоны.

Тем временем персидский флот, разграбив Гистиайи, двинулся вслед за греками к Саламину. Несколько поредевшие ряды моряков Ксеркса были пополнены воинами вновь прибывших к нему племен: малийцами и дорийцами, лакрами и беотийцами, феспийцами и платейцами, каристийцами, андросцами и теносцами.

К Афинам огромная персидская армада прибыла без отряда паросских кораблей. Пароссцы были оставлены у Кинфа ожидать исхода боя в резерве. Впрочем, в составе главных сил и без них было так много кораблей, что в резерве не очень-то и нуждались. По крайней мере, Ксерксу и его вельможам представлялось именно так.

Когда главные силы бросили свои якоря в Фалере, неподалеку от Саламина, сам царь спустился на побережье и, собрав кормчих кораблей, вместе с ними обсудил сложившуюся ситуацию.

— Что будем делать? — спросил он кормчих.

— Атаковать и уничтожать! — отвечали те дружно.

Тогда Ксеркс каждому из них указал его место в строю и поставил конкретную задачу. Эта нелегкая процедура заняла несколько часов. После этого, изрядно уставши, Ксеркс поднялся на холм Геракла, что расположен на берегу в самой узкой части пролива отделяющего Саламин от материка, и, усевшись в походный золотой трон, собрал вокруг себя военачальников и вождей подвластных племен. Поодаль встали многочисленные писцы, которым надлежало записывать все исторические фразы царя царей и подробности победоносного сражения.

— Все приказания на бой отданы! — сказал вельможам Ксеркс. — Теперь нам остается лишь смотреть и радоваться!

Рядом с царем сел на своем более скромном троне царь Сидона, далее царь Тира, а за ними остальные менее значимые. Когда вся венценосная публика расселась, Ксеркс послал своего любимца Мардония узнать у них, следует давать сражение у Саламина или не стоит. Все до одного высказались за генеральный бой. Против была лишь гордая и своенравная царица Артемисия.

Ответ ее Ксерксу был воспроизведен Геродотом, и лучше всего послушать его именно в изложении древнего историка: «В битве при Евбее я не была трусливее прочих и это дает мне право сказать открыто то, о чем я думаю. Царь! Щади свои корабли и не вступай в битву, эти люди настолько сильнее твоих людей, насколько мужчины сильнее женщин. Зачем тебе вообще начинать опасную битву? Разве Афины не в твоей власти? Разве ты не владыка остальной Эллады? Никто не стоит на твоем пути. Те, кто восстал против тебя, получили по заслугам. Не начинай поспешно морское сражение, стой здесь, продвигайся в Пелопоннес — тогда ты осуществишь задуманное. Эллины не в состоянии сопротивляться тебе долгое время. Ты рассеешь их силы, и они разбегутся по своим городам Ведь у них на этом острове, как я слышала, нет продовольствия. Люди с Пелопоннеса не останутся здесь, они даже не подумают сражаться за Аттику, если ты направишься в их земли. Поражение же в бою может привести к гибели всего войска. Запомни, царь, еще вот что: у хороших господ обычно бывают плохие слуги. Ты самый благородный властелин на свете, а твои союзники — эти египтяне, киприоты, киликийцы, памфилы — плохи, пользы от них никакой».