«Пушечное мясо» Черчилля. Безоговорочная капитуляция - Александр Усовский Страница 9

* * *

Прошу заметить, что вышеупомянутая речь Гитлера в рейхстаге отнюдь не была набором добрых пожеланий, в ней содержались вполне здравые и разумные предложения о том, как стоило бы завершить эту войну. Немецкий фюрер предложил «после самой тщательной подготовки» созвать конференцию ведущих европейских стран, причем желательно предварительно заключить перемирие и отвести войска от линии огня: «Недопустимо, чтобы такая конференция, призванная определить судьбу континента на многие годы вперед, могла спокойно вести обсуждение назревших проблем в то время, когда грохочут пушки или отмобилизованные армии оказывают давление на ее работу… было бы более разумно урегулировать их до того, как миллионы людей будут посланы на бессмысленную смерть и уничтожено на миллиарды национальных богатств».

Кроме того, Адольф Алоизович выступил еще и как провидец, нарисовав весьма суровую картину будущего в том случае, если мир не будет заключен: «Продолжение нынешнего состояния дел на Западе немыслимо. Скоро каждый день будет требовать новых жертв… Национальное благосостояние Европы будет развеяно снарядами, а силы каждого народа истощены на полях сражений… Одно совершенно ясно. В ходе всемирной истории никогда не было двух победителей, но очень часто только проигравшие. Пусть народы, которые придерживаются того же мнения, и их лидеры дадут сегодня свой ответ. И пусть те, кто считает войну лучшим средством разрешения проблем, оставят без внимания мою протянутую руку» [3] .

Протянутая рука была оставлена без внимания. Хуже того, западные союзники, не слишком переживая о разгромленной Польше (в конце концов, «мавр сделал свое дело – мавр может уходить»), начали разработку стратегического плана по сырьевому удушению Германии, найдя в ее народном хозяйстве самое слабое место.

Этим местом была ЖЕЛЕЗНАЯ РУДА.

* * *

Никакую современную войну решительно невозможно вести без нефти и стали; если с нефтью немцы все же как-то выкручивались (не в последнюю очередь благодаря инновационному решению топливной проблемы: в 1939 году четырнадцать гидрогенизационных заводов выдали на-гора 3 895 000 тонн топлива, полученного из угля), то производство стали требовало поставок железной руды, каковой в Германии практически не было. Вопрос с нею решался сугубо импортом, причем в первую голову из Швеции; и импорт этот постоянно рос (еще бы ему не расти – выплавка стали в Германии увеличивалась едва ли не в геометрической прогрессии!). Если в 1929 году ввоз железной руды составлял 15,8 миллиона тонн, то в 1939 году – уже 22,1 миллиона тонн. Это позволило Германии выплавить в 1938-м 23,3 миллиона тонн стали.

Начавшаяся война серьезно ограничила ареал поставки железной руды в Рейх – из списка поставщиков выпали Франция (23 % довоенного импорта), Испания, Алжир, Марокко и Бразилия. Это серьезно сказалось на производстве стали в Германии, если в августе 1939 года месячная выплавка стали там превышала 2 миллиона тонн, то к февралю 1940 года она упала до 1,6 миллиона, то есть на 20 %. Но это было не смертельно, пока существовал канал поставки руды из Швеции, немецкая металлургия могла дышать спокойно.

В 1938 году импорт Третьим рейхом этого стратегического сырья из Швеции составлял 9 миллионов тонн, покрывая 41 % потребностей германской металлургической промышленности в руде. С учетом же высокого процента содержания чистого железа в шведской руде можно утверждать, что 60 % немецкого чугуна выплавлялось из руды, импортированной из Швеции [4] . В 1939 году этот импорт вырос едва ли не на 20 % и далее до самого апреля 1945 года не снижался ниже уровня в 1,2 миллиона тонн ежемесячно (16–18 миллионов тонн в год). Немцы понимали, что, оборвись эта линия снабжения железной рудой, и с любыми надеждами на победу в войне можно распрощаться – воевать будет нечем.

Но еще лучше это понимали англичане…

* * *

Руководство Великобритании поздней осенью 1939 года ничуть не считало, что Германия «выиграла первый тайм», разгромив Польшу, – отнюдь, в Лондоне полагали, что ситуация держится ими полностью под контролем. Да, немцы умудрились за неделю до начала войны нейтрализовать и даже в какой-то степени записать в свои союзники Советский Союз, но в целом время играло против Германии: с каждым днем силы западных союзников нарастали (на военные рельсы переводилась экономика Британской империи, а это полмиллиарда человек и 2/3 всей Ойкумены), силы же Третьего рейха помаленьку уменьшались (содержать четырехмиллионную армию для девяностомиллионной страны весьма и весьма накладно!). Посему все призывы Гитлера сесть за стол переговоров и миром закончить эту войну британцами холодно игнорировались. К тому же в их руках (как им казалось) находилась та самая пресловутая игла из русской народной сказки, на конце которой была смерть Кощеева (пардон, Гитлера). Стоило им перерезать поставки шведской руды в Рейх – и все, шах и мат! А перерезать их для Великобритании не составляло никакого труда, достаточно было занять норвежские порты, куда по железной дороге доставлялась шведская железная руда с месторождений Кирунавара и Галливаре – и дело в шляпе! Правда, у немцев существовал резервный вариант доставки этой руды, маршрут по Балтике, но он был намного хуже (к тому же в Ботнический залив могли заходить лишь рудовозы водоизмещением до 5000 тонн), да и никто бы не помешал англичанам, высадившись в Норвегии, заодно оккупировать и шведские железорудные месторождения – войск шведских там практически не было, а моральные аспекты подобного нарушения чужого нейтралитета британский кабинет волновали ничуть не более, чем кабинет германский (а может, и поменее).

* * *

Впервые о возможности пресечь поставки шведской руды в Германию английское правительство заговорило 19 сентября 1939 года, когда по настоянию Черчилля (согласно его мемуарам) британский кабинет принял проект создания минного поля в норвежских территориальных водах для «блокирования перевозок шведской железной руды из Нарвика в Германию». Но Форин Оффис решительно возразил против такого вопиющего нарушения нейтралитета Норвегии, и Черчилль вынужден был признать, что «аргументы министерства иностранных дел были весомы, и я не мог доказать своей правоты. Я продолжал отстаивать свою точку зрения всеми средствами и при любом случае», но до конца осени все его попытки упирались в упорство британских дипломатов.

Ситуация радикально изменилась 30 ноября 1939 года, с началом советско-финской войны. Черчилль писал по этому поводу: «Я приветствовал это развитие событий и видел в нем возможность достижения главного стратегического преимущества – лишения Германии доступа к жизненно важным запасам железной руды». Отправка английского «ограниченного контингента» на помощь «подвергшейся нападению Советов» Финляндии была бы отличным поводом для того, чтобы занять Нарвик, в котором грузились германские рудовозы. И хотя британский кабинет в очередной раз отверг предложение Черчилля, направленное на рассмотрение 16 декабря, но все же поручил комитету начальников штабов «разработать план высадки некоторых сил в Нарвике».

Поскольку англичане в то время не особо заботились о сохранении в тайне своих планов (ибо по-прежнему полагали, что обладают подавляющим преимуществом в силах), то нет ничего удивительного в том, что многие детали оных довольно быстро становились известны немцам. Которые, в противовес британским прожектам, начали разрабатывать свои, ибо тоже прекрасно понимали важность Нарвика для судеб своего Рейха. Более того, эти планы рассматривались на самом высоком уровне, правда, без каких-либо реальных последствий. Так, на встрече с Гитлером 30 декабря 1939 года Редер, докладывая о необходимости что-то делать с «норвежским транзитом», подчеркнул опасность британского вторжения в Норвегию, а также возможное отсутствие сопротивления норвежцев германской высадке (ибо Квислинг практически убедил адмирала в том, что у него в Норвегии едва ли не стопроцентная поддержка населения и армии). Но германский фюрер продолжал считать норвежскую операцию тем, чем она и была на самом деле – голимой авантюрой. Поэтому, несмотря на «норвежский» энтузиазм Редера, 13 января штаб флота в своем рапорте продолжал считать, что «самым благоприятным решением было бы сохранение нейтралитета Норвегии».