Святослав - первый русский император - Сергей Плеханов Страница 9

Вот и настал тот день, о котором мечталось – Святослав едет зимним Днепром на север. Нестерпимо блестит снег под февральским солнцем. Под медвежьей полостью тепло в возке, только щеки и нос пощипывает легкий морозец. Рядом с мальчиком только старый волхв, мать осталась в Киеве, теперь она сама княжит, как с едва скрытой неприязнью говорит Свенельд. А вот и он – несется навстречу на сером в яблоках коне. То и дело он отрывается вперед, чтобы посмотреть, не грозит ли что князю.

– Боюсь, как бы смерды не придумали какую-нибудь каверзу. Недавно здесь дружина в полюдье шла…

Этот ежезимний объезд земель для сбора дани в княжескую казну не раз вызывал бунты и разбои. Так и отец Святослава Игорь, взяв дань с древлян и решив, что не добрал, пришел вдругорядь под их город Искоростень. Там и нашел он свой конец – подвергли его восставшие мучительной казни: к двум согнутым березам привязали…

– Ежели пошалила где дружина, – объясняет Свенельд, – людишки на всяком княжьем человеке обиду выместить ищут.

– Так зачем же они своих гнетут? – спрашивает Святослав. – Неужто нельзя добычу в иных краях взять?

– Толково, – хвалит Свенельд. – Мечом все добудешь. Да только не всегда боги удачу дают в чужой земле, там тоже охочи за счет других поживиться…

– А, так мы со своих смердов сбираем, чтоб от тех, кто посильнее, откупиться? – догадывается Святослав.

Свенельд только кряхтит в ответ, потирая выбритый подбородок.

Добрались-таки и до материнской вотчины – Пскова-города. Над утонувшими в сугробах бревенчатыми избами столбами поднимаются дымы, снег гулко хрустит под копытами лошадей и полозьями саней, а у Великой катаются в сугробах голые красные люди, объятые облаками пара. Одни скрываются в крохотных избушках, другие вылетают им навстречу.

– Еще не то увидишь, князь, – подмигнул возница. – Ужо возьмем тебя в баню, натерпишься – веником тебя березовым до костей истреплют…

Пока ждали весны, Святославу многажды довелось отведать псковской бани. И если поначалу она была для него сущей пыткой, то к отъезду из Пскова он и помыслить себе не мог, как закончить неделю без этой потехи.

По большой воде ушли из Пскова, через Чудское озеро и Нарву добрались до моря. Стоя на берегу и вглядываясь в свинцовую даль, Свенельд сказал:

– Ты узнал родину матери, теперь достиг родины твоего отца. Вот она – ибо не земля, а море истинный дом варяга. Отсюда пришли мы все за Рюриком на призыв Новгородского веча…

Несколько дней и ночей в неспокойном море показались Святославу вечностью. Наконец из серой мглы выступили ярко-белые береговые обрывы острова Руяны. Волхв воздел руки и стал произносить заклинание. Юный князь вслушивался в его слова и с удивлением узнавал заговоры, которыми во время его болезни старуха-ведунья сопровождала приготовление травных настоев. Тогда на слух он понимал ее слова по-своему: «На острове Буяне, на море-окияне стоит дуб морецкий, под ним бел-горюч камень алатырь…» А, может, и сама ведунья узнала это молитвословие прошедшим через сотни и тысячи уст и обкатавших Руяну в Буян, а алтарь в алатырь? Теперь жрец возвращал на глазах Святослава первозданный смысл старому заклинанию: «На острове Руяне, на море на Каяне стоит дуб морецкий, под ним бел-горюч камень алтарь, на нем лежит бык печеный, в нем торчит нож точеный…»

Прибыв на мыс Аркона, князь убедился, что обстановка языческого святилища в точности соответствовала описанию древнего стиха: здесь, на северной оконечности Руяны действительно находился священный дуб, к которому стекалось все славянство, а на огромном алтаре, высеченном из белого песчаника, день и ночь горел священный огонь, в котором очищались принесенные в жертву быки, на этом же алтаре лежал ритуальный нож для заклания животных…

Волхвы, одетые в длиннополые рубахи с вышитыми знаками солнца, с серебряными бляхами двумя рядами стояли перед огромной каменной статуей Святовида, четыре лика которого смотрели на все стороны света. Звучал гулкий бас главного жреца Арконы, испрашивавшего у бога помощи для русского князя, защитника славянских земель от хазар и ромеев. Святослав, забывшись, что есть силы сжимал локоть Свенельда: ему привиделось, как он во главе многотысячелодейного флота плывет по узкому, сжатому горами проливу к сереющим вдали стенам Константинополя, к повисшим в дымке сотням его куполов. Рассказы воинов, ходивших на империю вместе с Игорем, настолько занимали его воображение, что иной раз образы этих битв казались ярче самой яви.

Сколько он себя помнит, вокруг всегда велись разговоры о христианстве и славянской вере. Особенно частыми стали они после поездки матери в Константинополь. Вернувшись оттуда, она привезла с собой жреца-грека, черного и носатого, как грач. Он и держал-то себя, как птица на развороченной плугом пашне – ходил вперевалку, выставив вперед округлый живот, склоняя голову то на один бок, то на другой. Грек говорил по-русски на болгарский лад – твердо, отрывисто. Подойдя к Святославу и склонив голову на бок, поглаживал его по волосам унизанной перстнями рукой, в голос вздыхал, призывая на помощь Божьего Сына. Князь спрашивал, какого именно бога имеет в виду грек: Перуна, Сварога, Святовида.

– Бог един, – ласково улыбаясь, отвечал жрец. – Он повсюду, и без воли его ничто не происходит, им жива всякая тварь.

– И все плохое? – удивлялся Святослав.

– Нет, нет, плохое – от дьявола.

– Ну вот видишь, – торжествовал князь, – еще один бог. А где два, там и три, и десять. Боги воюют между собой, если один сделал что-то, другой норовит навредить ему, вот отсюда и происходит добро и зло. А ты говорил совсем по-другому.

Грач взволнованно вертел головой, громко просил Сына Божия смилостивиться над малолетним грешником.

– Волхвы научают тебя ложным мнениям. Они представляют себе действия нашего Бога и богов, в которых верят сами, во всем подобными человеческим. Но Бог неизмеримо выше каждого из нас, его помыслы недоступны нашему пониманию…

– Ты же сам говорил мне, что Он создал человека по своему подобию. Отчего же тогда мы не должны уподоблять его мысли нашим собственным?

Среди христиан не было дружинников, но в городе они селились целыми улицами. Самые богатые дома принадлежали последователям греческой веры – первым стали исповедовать ее торговые люди. Как говорили волхвы, христианство приняли те, кто подолгу жил в Константинополе и других местах империи по купеческой надобности. Их прельстило и то, что в Христовых установлениях многое напоминает торговую сделку: поступил, как заповедано – получай вознаграждение.

Когда князь приходил к дружинникам, его восторженно приветствовали эти сильные красивые люди. Он любил сидеть среди них, слушая рассказы о дальних походах, о сражениях в горах и битвах на море. Святослав с почтением трогал затвердевшие шрамы от страшных рубленых ударов, от ожогов греческим огнем, полученных под стенами Царьграда, на Сицилии, в Африке. Многие из тех, кто служил в Киеве, ходили прежде с датскими и норвежскими херсирами, осаждали крепости и монастыри Британии, штурмовали франкские города, воевали в Испании и Италии. Они с презрением говорили о торгашах, превыше всего ставя верную руку и добрый меч.

Конец ознакомительного фрагмента