Мой друг – Евгений Евтушенко. Когда поэзия собирала стадионы… - Феликс Медведев Страница 9

Что касается моей страсти к коллекционированию книг. Если объективно, главной страстью всей моей жизни была журналистика, а потом уже библиофильство и рулетка. Десятки лет я собирал первые издания русских поэтов, от Ломоносова и Державина до Ахматовой и Цветаевой. Тысячи тоненьких первоизданий советских поэтов стояли на полках. Я гордился огромным количеством дарственных надписей на бесценных раритетах. Я не прятал эти ценности у себя дома. Сотни любителей поэзии посещали выставки книг из моей коллекции. Я много писал о ней в прессе, рассказывал по телевидению. И был бы я сегодня по-настоящему чистым миллионером, если бы в октябре 1988 года не попал в Париж…

– А что случилось в Париже?

– Я познакомился и подружился с хозяином магазина русской книги по фамилии Лемперт. Одна из его дочерей – Роза – была замужем за внуком великого Леонида Андреева, сыном Вадима Андреева – Александром. Лемперт пригласил меня к себе на дачу примерно в ста километрах от Парижа. По пути туда Роза неожиданно предложила: «Феликс, вы наверняка никогда не были в казино. Не хотите попытать счастья? Мы живем рядом, десять минут езды. Пока папа с мамой накрывают стол, мы рванем туда». Я согласился. С этого все и пошло. Моя венгерская кровь взыграла. В последующие поездки в Париж я привозил для сдачи на аукцион Дрюо книги с автографами Дюма, Анатоля Франса, Виктора Гюго… И все франки сгорали в топке одного из немногих французских казино…

Однажды я провел целый вечер за рулеточным столом вместе с Франсуазой Саган, классиком французского романа и сумасшедшей игроманкой. В подарок получил от нее классное интервью. В романы Саган я был влюблен еще в начале шестидесятых годов. Искренняя, без обиняков, беседа под названием «Я готова сесть хоть к вам на колени» (Франсуаза была весьма сексуальна, известны ее тайные отношения с Франсуа Миттераном, которые происходили в той же квартире, где я брал у нее интервью) стала визитной карточкой всех моих книг-интервью.

– Вы полностью преодолели страсть к рулетке?

– С 1 июля текущего года все, что касается моей казиношной жизни, осталось в прошлом. Разумеется, я не поеду играть ни в Лас-Вегас, ни в Белоруссию, куда переехали мои друзья – владельцы казино. Вся оставшаяся энергия направлена сегодня на книги, на публикации, на устные выступления. У меня почти закончена книга под названием «Мой казиношный роман». Кое-какие главы из нее печатались в прессе у нас и за границей.

– Придерживались ли вы какой-то системы при игре в рулетку?

– По-моему, помочь могут только интуиция и опыт. Еще скажу от себя, что лично мне трудно было иметь дело, если за «штурвалом» стоял дилер с восточной внешностью. Почему-то я никогда не мог его обыграть.

– Вы одобряете, что игорные заведения разрешены только в четырех зонах?

– Я чувствовал, что из этого ничего не выйдет. Надо было просто вынести казино за МКАД. Я бы, например, уже не ездил туда. Ну, может быть, раз в месяц. Одно дело, когда казино рядом с тобой, в соседнем доме – я там, как обладатель золотой карты, и ел, и пил, и ночевал. И совсем другое дело, когда казино за городом.

– А нужны ли нам казино?

– Конечно, нужны, они приносят доход. Я считаю, что наше руководство совершило ошибку. Надо было ограничить посещаемость казино, вывести их за пределы Москвы, но остановить закрытие гемблингов хотя бы на год или два. Не надо было рубить с плеча.

– То есть власти поторопились?

– Безусловно. Разве может быть в краях, далеких от цивилизованных наших столиц, хорошая прибыль? Лас-Вегас пятнадцать, двадцать лет раскручивался, прежде чем стал мировым центром азарта. То же самое можно сказать об Атлантик-Сити. Кстати, мне кажется, что я знаю почти наизусть всю казиношную трагедию автора бессмертного романа «Игрок», возможно, что и столы в казиношном Баден-Бадене не менялись с той поры.

– Сколько у вас вышло книг?

– Примерно двадцать, несколько из них за рубежом. Кроме того, у меня есть книга стихов, вышедшая в 1959 году. В ней есть и стихи других поэтов, но я все равно считаю ее своей.

– Ваш сын Кирилл Медведев, видно, пошел по стопам отца? Он известный поэт, автор многих книг стихов, издатель. К тому же, как я слышал, участвует в социалистическом движении. Что вы скажете о нем?

Великий колумбийский писатель Габриэль Гарсиа Маркес – гость «Огонька», куда его все-таки привез Феликс Медведев.

В разговоре с сотрудниками журнала писатель заявил:

«Ваша перестройка очень важна и для левых сил латиноамериканских стран. Многие в нее верят. И важно, чтобы вы довели дело до конца. Это будет самым главным событием в современной истории».

– Если честно, всего этого я как отец не ожидал от сына. Он рос тихим нормальным пацаном, в начале интересовался историей, поступил в МГУ на истфак, потому вдруг разочаровался, стал писать стихи и перешел в Литинститут. И впрямь, по отзывам самых авторитетных спецов в области поэзии – Дмитрия Кузьмина, Дмитрия Воденникова, Григория Дашевского, – является «едва ли не лучшим поэтом своего поколения». Недаром он номинировался на престижную премию Андрея Белого.

Знаете, я думаю о каких-то наших общих генах, связанных с дедом – венгерским поэтом и революционером, прибывшим в эмигрантском вагоне из Австрии в СССР в 1922 году. Золтан Партош, по семейному преданию, да и по документам, – венгерский граф. Так вот, дед изменил своему классу, встречался еще до революции с Лениным, участвовал в знаменитой Циммервальдской конференции, сотрудничал, к сожалению, с Белой Куном и был членом Коминтерна. Думаю, что в Кирилле взыграли рисковые гены предка.

Что ж, вся наша жизнь рисковая, но я горжусь своим сыном. И желаю ему одного – не залезть слишком далеко туда, куда не след.

– Что войдет в вашу новую книгу «Мои великие старухи»?

– Однажды, раздумывая о судьбах своих героев, разнообразии и многогранности их биографий, я остановил себя на том, что многие из тех, с кем я общался, – дамы преклонного возраста, у которых «столетие лежит на ладони» (Мариэтта Шагинян). Особенно количество такого рода собеседниц возросло, когда в восьмидесятые годы я стал выезжать за границу и посетил многие страны, где жили русские эмигранты трех волн. Все интервьюируемые мною под диктофон или перед телекамерой рассказывали о своих драматических судьбах, о том, что пережили. Со многими я подружился, некоторым помогал писать воспоминания, с кем-то ездил по свету, получал в подарок как библиофил книги их воспоминаний и фотографии…

В общем, мне посчастливилось тесно и творчески плодотворно общаться с людьми, прожившими на этой земле 80, 90 и даже 100 лет. В иных, сохранивших былую красоту «пиковых дам» я был почти влюблен, а кто-то, как мне казалось, был неравнодушен ко мне.