Княгиня Ольга. Святая воительница - Андрей Богданов Страница 9

Найдя полян, "на горах этих сидевших в лесах", кочевники, основавшие в Северном Причерноморье и Прикаспии огромный Хазарский каганат (650–969), сказали им: "Платите нам дань". Так Никон Великий подошёл к замечательной притче, которую хотел поведать в назидание слушателям. Поляне якобы вместо обычной дани мехами "дали от дыма меч": Хазарские послы показали меч своему князю и старейшинам. "И сказали старцы хазарские: "Не добра дань, князь; мы доискались этого оружием, (заточенным) с одной стороны, то есть саблями, а этих же оружие обоюдоостро, то есть мечи; эти будут и с нас дань брать, и с иных стран". Так и случилось, заключил Никон: "владеют ведь хазарами князья русские и до сего дня".

В конце XI в., при жизни Никона, остатки хазарских племён, жившие в Крыму, действительно платили дань русским князьям. А в IX в. и первой половине XI в. мало кто из соседей мог отказаться платить дань могучему каганату. Даже митрополит Илларион в середине XI в., желая возвеличить русского князя, именовал его каганом, вспоминая былое могущество хазар, которые в прошлом столетии брали дань с многих племён восточных славян. Этим историческая достоверность притчи исчерпывается.

Мечей на Руси в IX в. не производили — они и в следующем столетии были исключительным для местных кузнецов изделием. Почти все мечи, найденные на Руси, были произведены на Нижнем Рейне — оружейной кузнице для северной части Европы. Гораздо больше мечей было найдено в Скандинавии, что дало повод полагать, будто мечи попадали на Русь оттуда вместе с завоевателями-викингами. Однако в настоящее время выяснилось, что скандинавы не произвели в своих кузницах ни одного из найденных у них или на Руси мечей. Их изобилие в находках объясняется одним: в Скандинавии господствовал погребальный обряд трупоположения, благодаря которому оружие (а также украшения и утварь) покойного лучше сохранялись. А на Руси славяне предпочитали трупосожжение, обычно превращавшее погребальные предметы в маловразумительные обломки.

Высокотехнологичные германские мечи, которыми пользовалась военная знать от Ирландии до Руси, были великолепным по тем временам оружием. Таким дорогим, что дать его в дань "с дыма" — т. е. с очага одной семьи — было совершенно невозможно. Даже если Никон бы имел в виду один меч, переданный кагану и его советникам от всего племени полян, то описанная в летописи реакция хазар на эту дань всё равно неисторична.

Степная сабля была более прогрессивным оружием, чем меч, который она, в конце концов, вытеснила. Длинные узкие сабли, производившиеся в Хазарском каганате, отличались отличной обработкой и закалкой стали. Сабли были внушительным свидетельством высокой технологии металлообработки, позволявшей сочетать твёрдость и гибкость длинного клинка. Они давали хазарским всадникам безусловное преимущество в бою с любым противником. Недаром в X в. на Руси сабли, в т. ч. русского производства, оказывались в самых богатых захоронениях: сабля отражала более высокий статус воина, нежели чаще встречающийся меч [15].

Летописец показал свою начитанность, перелицевав древнюю притчу о "говорящей" дани в самом лестном для Древней Руси духе. И он, и его слушатели в глубине души понимали, что поляне и другие племена платили дань хазарам потому, что не могли им сопротивляться. Все знали, что по мечу с "дыма" никто бы никогда не дал, — цена меча в XI в. сильно снизилась, но всё равно была очень высока. Однако легенда о хитроумии, гордости и историческом предвидении предков очень понравилась их потомкам и осталась в летописании на века.

"Но мы к прежнему возвратимся", — пишет Никон Великий, давая понять, что отвлёк внимание читателя притчей. "И после сих, братьев тех (Кия и др. — А.Б.), пришли два варяга и нареклись князьями, одному было имя Аскольд, а другому Дир. И княжили в Киеве, и владели полянами, и воевали с древлянами и уличами".

Читателю или слушателю летописи не надо было объяснять, что варяги — это морские разбойники Балтийского моря, частью скандинавы (даны, шведы и норвежцы), частью воинственные славяне (бодричи, лютичи, поморяне), населявшие южный берег Балтийского моря от Литвы до Дании. Все упоминаемые в летописании варяги были воинами (хотя мы знаем, что они умели и любили торговать). Воины же в те времена представляли собой касту, имевшую мало общего с национальностью. Варягов отличали особенности принятого на Балтике вооружения (часто более примитивного, чем у дружинников, живших в Европе южнее), у них были своя тактика и особые обычаи. Они то промышляли разбоем и торговлей, то нанимались на службу разным государям, то объединяли свои корабли в большие флоты для успешного грабежа берегов Европы. Временами варяги основывали собственные пиратские республики (например, на острове Волин в современной Польше), подобные позднейшей Запорожской Сечи.

Древляне и уличи представляли собой сильные союзы славянских племён, занимавших земли к северо-западу и юго-западу от полян, по Припяти и Южному Бугу. Не очень понятно, почему древляне "и иные соседи" могли, как рассказывает Нестор, "обижать" живших в среднем течении Днепра полян. Те тоже представляли собой большой союз славянских племён, явно не уступавший древлянам и уличам. Вероятно, эти оценки Нестора должны были показать киевлянам его времени смысл и значение установления власти князей. Были Кий, Щек и Хорив — полян не "обижали". Появились Аскольд и Дир — защитили полян от древлян и уличей. Концепция образования государства та же, что мы излагаем в школьных учебниках по сей день!

Помимо защиты от внешнего врага, государство, как мы полагаем сегодня, давало племенам возможность преодолеть усобицы, сделав князя своим третейским судьёй. Никон считал точно так же. Он немедля развил эту мысль на примере северных племён Руси.

"Во времена же Кия, Щека и Хорива новгородские люди, называемые словене, и кривичи, и меря — словене свою волость имели, а кривичи — свою, а меря — свою, каждый своим родом владея, а чудь — своим родом", — совершенно справедливо пишет летописец. Археологи вполне ясно различают эти большие племенные союзы славянских и финно-угорских племён, тесно связанных между собой совместным владением важными водными путями.

Новгородские словене владели обширной озерной территорией на севере. Границами их земель служили волоки — участки, где суда приходилось тащить по суше, — между внутренней системой рек и озер (выводящей в Балтику) и водными системами Волги, Днепра, Западной и Северной Двины. Именно новгородцам открывались пути к освоению северо-востока (населенного заволочской чудью), к свободному путешествию на восток, юг и запад, в земли, уже занятые союзными и родственными племенами.

Поплыв в Средние века из Новгорода на восток, мы переволоклись бы в речку Медведицу — приток Волги — и остановились в одном из новгородских форпостов на Волжской водной системе с характерными названиями: Торжок, Волок Ламский, Бежецк. Эти торговые места, перевалочные пункты, были издавна пограничными и спорными между новгородцами и жителями Верхней Волги, главным образом — мерей. Сильное финно-угорское племя меря, издревле вошедшее в орбиту славянской цивилизации, справедливо рассматривалось летописцем как одно из племен, составивших основу Древнерусского государства.