Вильгельм Завоеватель - Поль Зюмтор Страница 9

Для клириков круг чтения составляли Священное Писание и книги Священного Предания. Что же касается мирян, то они слушали клириков, которые, правда, говорили мало. Нижний слой белого духовенства почти полностью отказался от практики чтения проповедей. Тогда не было ничего подобного современному катехизису; основным средством для ознакомления с положениями веры служила литургия, которая предполагала одновременно эстетический и символический взгляд на мир, когда историческая истина проникает в истину моральную, а внутренняя жизнь человека важнее законов. Способом видения реальности служило объяснение мира с помощью символики чисел: сорок — число искушения, пятьдесят — радости.

Христианство, по мере того как в период расцвета Средневековья оно завоевывало мир деревни, впитало в себя немалую долю древнего анимизма, латентно присутствовавшего в крестьянских традициях. Христианство стало ближе к простому народу. Оно глубоко укоренило в умах людей определенное количество элементарных понятий и образов, касавшихся прошлого, настоящего и будущего человека. Вместо античных космогонических представлений о вечном круговороте событий оно предложило сверхъестественную историю земной жизни Христа, давно завершившейся, но неизменно остававшейся той основой, на которой разворачивались современные события согласно пророчеству. Одновременно происходило долгое прямолинейное движение по направлению к искуплению грехов при посредничестве церкви, кульминационным моментом которого должно было стать второе пришествие Христа. Однако эмоционально окрашенная аура, окружающая эти понятия, восходила к античной магии. Набожность в глубинном смысле этого слова являлась исключительным состоянием души. Мирянин причащался и шел на исповедь только раз в году, но при этом признавал чудотворные свойства святынь, потому-то бережно хранились склянки с елеем, литургические сосуды и гостии, коим приписывались лечебные свойства и способность снимать порчу. Теология ученых-богословов не имела ничего общего с живой религией, когда люди испытывали восхищение и инстинктивный ужас, сталкиваясь с тем, что уму непостижимо. Священник, каким бы презренным и смешным человеком он ни был, окружался аурой таинственности, благосклонной или пугающей. Лгали, крали, а порой и убивали ради обладания реликвиями и военными талисманами, так что источник доходов церквей, принимавших паломников, никогда не иссякал.

Пространство между человеком и Богом населяли ангелы, демоны и святые, отдельные из которых странным образом облюбовывали себе источники или распутья дорог. Именно при их авторитетном посредничестве, как представляли себе большинство верующих, разыгрывалась драма спасения человеческих душ — драма, одной из пружин которой являлось чудо. Знали определенно, что такая-то святыня наиболее эффективна в таких-то случаях — у каждой из них была своя специализация. Милостыня, посредством которой покупали покровительство святых, становилась одним из наиболее мощных факторов экономического развития, приведшего к накоплению церковью огромных богатств. Торжественно заверяли, клялись именем Бога и его святых, прибегали даже к волшебным заклинаниям, применение которых тщетно пытались искоренить церковные суды. Заклинали злых духов, верили в оборотней и вампиров, вычисляли счастливые дни, ходили к толкователям снов. Леса, как и прежде, населяли гномы, добрые и злые духи — перевоплощения римских богов, в существовании которых ничуть не сомневались люди того времени, даже духовенство, отождествлявшее их с демонами. В Нормандии всяк знал, что герцог Ричард Старый водится с привидениями, выступая арбитром в их спорах. Простой же народ за магию принимал любое ученое знание.

Священное и профанное нерасторжимо перемешались в мыслях и поступках людей. Общественная мораль основывалась на вере в то, что божественное правосудие свершается здесь и сейчас, безотлагательно. Что же касается духовенства, то их религиозное чувство, весьма жадное до впечатлений, не довольствовалось одними только каноническими текстами, прибегая к апокрифическим сочинениям и христианскому фольклору, который давал также сюжеты для романской скульптуры.

Тем самым царило глубокое согласие между формами, в которые тогда облекалась христианская духовность, и социальными, экономическими и политическими условиями того времени: земля есть место спасения, бедность угодна Богу, труд имеет своей целью поддержание человека в том состоянии, в каком он родился, готовя его к смерти и вечной жизни.

Жесты, ритмы, цвета — все, что воспринимали глаз и ухо, могло стать знаком. Мимика, тон голоса, одежда, танец, помимо того, что были полезны или красивы, исполняли еще и выразительную функцию. Отсюда проистекала якобы присущая Средневековью «наивность». В действительности же рассудок постигал конкретные вещи, воспринимал всеобщее только в виде частного — не через абстракцию, а в образном выражении. Правителей, от которых зависела участь подданных, наделяли насмешливыми прозвищами, подчеркивавшими их характерные особенности: Фульк Нытик, Жоффруа Серый Маслюк, Герберт Разбуди Собаку, Роберт Короткий Сапог... Информация всецело зависела от чувства и сознания человека (тогда как в наше время она автономна и существует по собственным законам): чтобы узнать, надо было идти, смотреть, слушать, ощущать. Даже потребность в информации, должно быть, сильно различалась в различных местах, и можно предположить, что она почти не ощущалась там, где народ жил изолированно или был особенно сильно угнетен невзгодами. Новости распространялись неравномерными, быстро затухавшими волнами.

Повседневное соприкосновение с первозданной природой, с растениями и зверями, делало человека, ошеломленного этой дикой стихией, невосприимчивым к ее красоте. Однако животные так или иначе были причастны к его судьбе: добродетели святого отшельника привлекли к нему и приручили лань; небеса поразили молнией лошадь, щипавшую траву на монастырском лугу...

Здравый смысл проявлялся в пословицах: «Утро вечера мудренее», «Сила солому ломит», «С сильным не дерись, с богатым не судись», «Собака лает, ветер носит»... Грубоватый юмор смешивался с признанием суровости жизни, начисто игнорируя ее трагизм. «Страхи тысячного года» — всего лишь легенда. Подлинным девизом духовенства стало беспрестанное напоминание о старении мира: mundus senescit, мир стареет. Но что подразумевалось под этим? Ощущение времени было неразрывно связано с осознанием бытия. Ход времени и существование были нерасторжимы в восприятии человека, его разум воспринимал перемены как недостаток постоянства, обусловленный инерцией материи, которая могла лишь задержать наступление преисполненности. Все, таким образом, двигалось на протяжении отведенного ему времени к своему завершению. И само время имело направление движения, избегая вечного круговорота, имело и конец — оно «старело». В результате разум стремился в любом событии распознать блистательное присутствие первопричины, которая сама по себе казалась чудом. Продолжительность одной человеческой жизни составляла единственную реальную единицу времени.

Общественный строй

Социальные связи основывались на кровном родстве. Род представлял собой естественную общность, которая подкреплялась экономическими связями. Иногда ее члены вели совместную жизнь, и тогда говорили об «общности горшка», которая у бедных сочеталась, юридически или фактически, с совместным владением землей. Богатый, как правило, поручал кому-то из своих близких подписывать акты об обмене недвижимостью, чем и объясняется та легкость, с какой личная собственность превращалась в наследственную.