Брежнев - Леонид Млечин Страница 9

По другим рассказам, в какой-то момент у Брежнева сдали нервы, он расплакался и с ужасом повторял:

— Никита нас всех убьет.

А вот Семичастный Хрущева не боялся. Чего-чего, а воли, решительности и властности у Владимира Ефимовича было хоть отбавляй.

Генерал-лейтенант Николай Александрович Брусницын, в те годы заместитель начальника Управления правительственной связи КГБ, вспоминал, как накануне этих событий его вызвал Семичастный. Хрущев еще отдыхал в Пицунде. Семичастный властно сказал, что ему нужно знать, кто и зачем звонит Никите Сергеевичу.

— Владимир Ефимович, — твердо ответил Брусницын, — этого не только я, но и вы не имеете права знать.

Семичастный тут же набрал номер Брежнева:

— Леонид Ильич, начальник правительственной связи говорит, что это невозможно.

Выслушав Брежнева, Семичастный задал другой вопрос заместителю начальника Управления правительственной связи:

— А что можно?

— Что конкретно надо? — уточнил Брусницын.

— Надо знать, кто названивает Хрущеву.

— Это можно, — кивнул Брусницын, — положено иметь такую информацию на спецкоммутаторе.

Хорошо. Каждый час докладывайте мне, кто звонит Никите Сергеевичу.

На государственную дачу в Пицунде линия правительственной междугородной ВЧ-связи шла через Тбилиси. Ее отключили, сославшись на повреждение аппаратуры. Хрущева соединяли через спецкоммутатор Москвы, так что председателю КГБ немедленно докладывали о всех телефонных переговорах Никиты Сергеевича…

Спустившись по трапу, Хрущев спросил Семичастного:

— Где остальные?

— В Кремле.

— Они уже обедали?

— Нет, кажется. Вас ждут.

Хрущев из аэропорта сразу приехал в Кремль и прошел в свой кабинет. В три часа дня началось заседание президиума. Вошел Хрущев, поздоровался и спросил:

— Ну, что случилось?

Он занял председательское кресло и повторил:

— Кто же будет говорить? В чем суть вопроса?

На заседание 13 октября вызвали также члена президиума ЦК Микояна, который прилетел вместе с Никитой Сергеевичем из Пицунды, и кандидатов в члены президиума — первого секретаря ЦК компартии Грузии Василия Павловича Мжаванадзе, первого секретаря ЦК компартии Белоруссии Кирилла Трофимовича Мазурова, первого секретаря ЦК компартии Узбекистана Шарафа Рашидовича Рашидова и первого секретаря ЦК компартии Украины Петра Ефимовича Шелеста.

Из них сторону Хрущева занял только — да и то условно — Анастас Микоян. Остальные яростно атаковали Хрущева. Никогда в жизни он не слышал таких обвинений.

Первым слово взял Брежнев. Хрущев совершенно не предполагал, что заседание президиума ЦК примет такой оборот. Леонид Ильич заявил, что в президиуме нет коллегиальности. Насаждается культ личности Хрущева, который неуважительно относится к товарищам. В результате принимаются непродуманные решения. Разделение обкомов на промышленные и сельские — ошибка, народ это не поддержал.

Хрущев возразил:

— Все сказанное здесь Брежневым, к моему огорчению, я, возможно, и не замечал. Но мне никто и никогда об этом не говорил. Если это так, то я ведь просто человек. Кроме того, вы все меня во всем поддерживали, говорили, что все правильно делается. Вас я воспринимал как единомышленников, а не как противников. Что касается поставленных здесь вопросов, в том числе и о разделении обкомов, так ведь это не один я решал. На президиуме, затем на пленуме мы все это обсуждали вместе. Я предан партии и народу. Я, как все, мог иметь какие-то недостатки. Спрашивается, почему о них мне раньше никто не сказал? Разве это честно? Что касается допущенных грубостей по отношению к некоторым товарищам, то я приношу извинения. Вы же знаете, я предан партии.

Никита Сергеевич еще не осознал, что его намерены отправить в отставку, и выражал готовность работать «насколько хватит моих сил». Слово, как и договаривались, взял Шелест. Во время его выступления Хрущев подавал реплики. Петр Ефимович несколько раз довольно резко ему отвечал. От его былой почтительности не осталось и следа, а под конец невежливо оборвал первого секретаря:

— Никита Сергеевич, мы слушали вас много раз — послушайте один раз нас.

По очереди высказались все члены высшего партийного руководства.

Разговор шел на повышенных тонах. Члены президиума требовали, чтобы Хрущев добровольно ушел в отставку, а он сопротивлялся. Его заявление об уходе необходимо было для того, чтобы избежать прений на пленуме ЦК. Если бы Хрущев настаивал на своей правоте, он теоретически имел бы право получить слово на пленуме.

Разумеется, это ничего бы не изменило. Члены ЦК, видя, на чьей стороне преимущество, проголосовали бы за его смещение. Но, возможно, нашлись бы двое-трое из старых друзей Никиты Сергеевича, кто выступил бы в его защиту. А задача состояла в том, чтобы избежать полемики на пленуме, добиться единодушного одобрения отставки Хрущева, показать, что это воля всей партии.

Заседание президиума ЦК закончилось поздно вечером. Решили продолжить на следующий день.

Никита Сергеевич отправился к себе на Ленинские (Воробьевы [1]) горы. Он еще был первым секретарем и главой правительства. Но фактически его отрезали от внешнего мира. Об этом позаботился Семичастный. Никита Сергеевич не смог позвонить ни своей жене, которая лечилась на чехословацком курорте Карловы Вары, ни дочери Юле в Киев.

Личную охрану первого секретаря Семичастный сменил. Начальник Девятого управления КГБ полковник Владимир Яковлевич Чекалов без колебаний подчинился Семичастному.

Никита Сергеевич не выдержал давления со стороны недавних товарищей. Ему было слишком много лет, и он устал. Промаявшись всю ночь, утром 14 октября Хрущев появился на заседании президиума уже сломленным.

Первым выступил Полянский, который буквально набросился на Никиту Сергеевича. Затем говорили Косыгин, Микоян, Подгорный. Только Анастас Иванович Микоян предложил оставить Хрущеву какую-нибудь должность, использовать его опыт в общей работе. И ему досталось за это предложение.

Брежнев вновь взял слово. Текст этого выступления он после заседания отдал своему помощнику Андрею Михайловичу Александрову-Агентову.

— Вы, Никита Сергеевич, — говорил Брежнев, — знаете мое к вам отношение. В трудную для вас минуту я честно, смело и уверенно боролся за вас, за ленинскую линию. У меня тогда был инфаркт миокарда, но, будучи тяжело больным, я нашел силы для борьбы за вас. Сегодня я не могу вступать в сделку со своей совестью и хочу по-партийному высказать свои замечания… Если бы вы, Никита Сергеевич, не страдали такими пороками, как властолюбие, самообольщение своей личностью, верой в свою непогрешимость, если бы обладали хотя бы небольшой скромностью, вы бы не допустили создания культа своей личности. Вы поставили радио, кино, телевидение на службу своей личности. Вам понравилось давать указания всем и по всем вопросам, а известно, что ни один человек не может справиться с такой задачей — в этом лежит основа всех ошибок…