«Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941 - А. Селлвуд Страница 9

Таким образом, «Атлантис» получал весомое преимущество: возможность видеть, оставаясь невидимым. Мы могли заметить потенциальную добычу или, наоборот, охотника, держась за линией горизонта.

Отрывки из моего дневника.

«10 января. „Гольденфельс“ уже давно приказал долго жить, и отныне мы являемся очень респектабельной плавбазой, стоящей на якоре на территории военно-морской верфи в Киле. Чтобы ликвидировать все остатки своего торгового прошлого, нам потребовалась вторая дымовая труба, сооруженная из дерева и полотна, и несколько вполне убедительно выглядящих „орудий“. Эти самодельные полотняно-деревянные шедевры весьма удачно маскировали нашу истинную сущность, а чтобы скрыть наше намерение снова вернуться в исходное состояние гражданского судна, „ящики с грузом“, в свою очередь, были надежно замаскированы. Временами даже нам было трудно отличить реальность от фикции.

Январь. Прибыл адмирал с инспекцией. Был изрядно впечатлен. Сказал, что не смог отличить нас от настоящей плавбазы. Даже с 10 метров! Мы, конечно, довольны, но не вполне уверены, что похвала не преувеличена. Удивительно, как тяжелые военно-морские прожектора на поперечных балках могут придать судну военный вид.

31 января. Нам оказана большая честь. Сам гросс-адмирал Редер прибыл из Берлина, чтобы пожелать нам удачного плавания. Подарил нам роскошное издание „Директив и распоряжений“. Украшено по первому разряду. Дорогая красная кожа, золотое тиснение – все это для нас. Четыре слова были выделены особым шрифтом: вы никогда не сдадитесь.

28 февраля. Прощание главнокомандующего 31 января оказалось явно преждевременным. Мы все еще здесь. И похоже, здесь и останемся. „Что ты сделал для отечества? Мерз в Киле“».

Зима обрушилась на «Атлантис», словно насмехаясь над усилиями команды и планами капитана. Рогге, первоначально планировавший выйти в ноябре, когда можно было использовать в качестве дополнительного преимущества полярную ночь, очень нервничал из-за дополнительных задержек, вызванных природными условиями, добавившихся к простоям по вине властей.

Лед схватил корпус судна корявыми холодными пальцами, мириадами сталактитов свисал с такелажа и надстройки, лежал сверкающим покрывалом на набережной. Рогге уже ненавидел зрелище белой монотонной береговой линии, покрытых сугробами причалов, черных и неподвижных кранов.

На северном солнце все окружающее казалось бело-голубым. Лед обжигал и обдирал в кровь руки матросов, очищающих от него снасти, а их хриплые голоса далеко разносились над замерзшей бухтой. Восточные ветра обрушивались на неподвижное судно, принося с собой снег и крупу, валя с ног моряков, пробирающихся по жидкой слякоти палубы, и промораживая их до костей. Все шло не так, как хотелось бы. Холод заморозил клапаны торпед, а лед сделал невозможным буксировку мишеней, а следовательно, и учебные стрельбы. Кроме того, Рогге чувствовал, что временами происходит утечка информации, и бывали случаи, когда терпение некоторых офицеров лопалось, когда им приходилось сталкиваться с напыщенностью и самодовольным безразличием береговых «воинов», главным оружием которых являлся карандаш.

Необходимо, сказал Рогге, чтобы на «Атлантисе» появился телефон. Я с энтузиазмом согласился. Ближайшая будка была довольно далеко от судна, и, если нам требовалось сделать официальный звонок, а такая необходимость возникала несколько раз в день, офицеру рейдера (обычно это был я) приходилось устраивать спринт на 200 метров сквозь метель и пристраиваться в хвост очереди.

Но когда я обратился к соответствующему служащему, расположившемуся в удобном обогреваемом помещении на набережной, с просьбой позаимствовать один из их двадцати (!) телефонов, создалось впечатление, что наступил конец света.

– Невозможно! Это совершенно невозможно! – возмущенно заявил он. – Мои телефоны необходимы для очень важной работы.

– Но тот, о котором я говорю, стоит в подвале, – запротестовал я, – где, насколько мне известно, находится центральная котельная. Разве не так?

– Всеми телефонами, – ответил он, раздувшись от сознания собственной важности, – распоряжаюсь я. Вам придется поискать где-нибудь в другом месте, лейтенант.

Я так и сделал. Наши жалобы в адмиралтейство привели к тому, что мой толстый знакомец испытал самое серьезное потрясение в своей жизни. Ему позвонили из самого Берлина! И мы получили телефон.

За шесть недель нашего пребывания в Киле я получил двести восемьдесят пять совершенно секретных документов для изучения, ознакомления или ответа. Бумажная война велась с превеликим энтузиазмом.

Маскировочные приспособления, необходимые для нашего прорыва через блокаду, были приготовлены за много недель вперед. Мы надеялись, что «Гольденфельс» уже окончательно похоронен, но существовала возможность прохождения «рутинного» доклада вражеской разведки об отходе плавбазы из Киля, а сложить два и два вовсе не трудно. Поэтому мы решили организовать двойной блеф. Сначала «Атлантис» покажется в роли плавбазы в разных частях побережья, а потом появится к северу от Куксхафена в облике норвежского сухогруза. Но даже ожидая последнего приказа на выход, с него будут передавать в Киль информацию, используя кодовые сигналы плавбазы. Таким образом, запрашивая буксиры или доковые мощности для ремонта, сообщая о прохождении канала такого-то числа в такое-то время и ведя подобные переговоры, мы имели целью не только убедить англичан в том, что плавбаза обязательно вернется, но и старались обезопасить себя от маловероятной, но вовсе не являющейся невозможной утечки информации от своих же военно-морских властей. Заранее рассчитывая на успех таких манипуляций, мы все же сознавали опасность того, что погода может заставить нас провести несколько суток вдали от берега, и тогда англичане могут заинтересоваться странным норвежским судном и его повторным появлением на севере. Что делать? И какой должна быть наша окончательная маскировка в решающий момент прохождения блокады? Решение Рогге использовать русский флаг потрясло нас своей наглостью.

Русские, объяснил он, всегда были самым скрытным народом, имели обыкновение отправлять свои суда куда хотят без предварительного уведомления, и поэтому при их идентификации нередко возникали трудности. Также командир учел определенные трения, существовавшие между Англией и Советами, в результате которых представлялось маловероятным, что командир британского военного корабля рискнет принять слишком суровые меры для остановки русского судна на основании одних только смутных подозрений. Были и другие преимущества, добавил Рогге.

– Советские порты избавлены от любопытных глаз, поэтому англичане вряд ли сумеют быстро установить, где находится «оригинал». Да и языковой барьер никто не отменял… Интересно, – усмехнулся Рогге, – сколько англичан так и не смогли его преодолеть.

Разобравшись в планах командира, мы горячо одобрили его намерения, однако санкция Берлина была дана с большой неохотой. В это время на Вильгельмштрассе старались не раздражать русских, и, попросив советский военно-морской флаг, Рогге получил его только при условии, что передача будет произведена в условиях абсолютной секретности. Флаг, завернутый в большое количество упаковочной бумаги и тщательно увязанный, будет отправлен начальнику штаба командования Балтийским флотом (адмиралу), который передаст посылку Рогге лично в руки.