В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Том Холланд Страница 9

Но все это не повлияло на скептицизм сегодняшнего Запада. Начиная с 1890 г. и до сегодняшнего дня ученые нанесли ряд сокрушительных ударов по достоверности хадисов как записей того, что действительно мог сказать Мухаммед. Даже в самых знаменитых коллекциях, таких как собрание ал-Бухари, не удалось найти путеводную нить. Были сделаны героические попытки найти золото в куче мусора, но все они оставались тщетными, поскольку для того, чтобы отделить истину от подделки, необходима некоторая дистанция. Современным авторам было легче определить, в отличие от ал-Бухари, что большинство даже по всем признакам аутентичных хадисов слишком часто если и являются золотом, то самоварным: это не мнения Мухаммеда, и на самом деле на них безошибочно видна печать противоречий, характерных для двух столетий после хиджры. Снова и снова пророк превращался в глашатая враждующих и часто антагонистических традиций. Многие из них не только не шли от Мухаммеда, но даже не были арабскими, уходя корнями в законы, обычаи и предрассудки язычников. Правоведам раннего халифата удалось посредством выдумки, возможно не имеющей себе равных в истории человеческой мысли41, невероятное: они проявили захватывающие дух творческие способности, собрав из отдельных деталей правовую основу для новой империи. Эти предприимчивые ученые приписали свои правила не своей инициативе, а самому авторитетному из существующих авторитетов – пророку. Сухая гниль подделки характерна для всей Сунны. Йозеф Шахт, германский профессор, воспитанный в строгих тевтонских традициях критического отношения к тексту, в 1950 г. написал революционный труд о том, как составлялись сборники хадисов. Он писал прямо и резко о том, что следует отказаться от неуместных фраз вроде «он прямо заявил», «изначально существовало аутентичное ядро информации, восходящее ко временам пророка»42. Иными словами, как источник для изучения истоков ислама хадисы совершенно бесполезны.

А как насчет «стоек и опор» – иснадов, которые были расставлены с такой тщательностью и вниманием, чтобы подкрепить высказывания пророка? Их функция – засвидетельствовать подлинность хадисов: обеспечить мусульман проверенными передаточными цепочками, абордажными крюками, переброшенными через суету и беспорядки веков, якорями, помогающими им швартоваться у времен жизни пророка. Однако если высказывания сфабрикованы, само собой разумеется, что подделкой являются и иснады. Но это не самое худшее. Даже допустив, что хадис действительно относится к времени Мухаммеда, это не слишком усиливает его значение для будущих биографов пророка. Для любого историка главное – это контекст, но ни один мусульманский ученый или правовед, цитировавший пророка, никогда не проявлял ни малейшего интереса к установлению, каким мог быть аутентичный исторический контекст его высказываний. Выставить напоказ хадис – значило принять как должное, что содержащийся в нем совет универсален и вне времени. То, что мусульмане в период расцвета халифата жили при обстоятельствах, которые были бы невообразимыми для Мухаммеда, никогда не приходило в голову творцам хадисов. В результате там, где иснады не маскировали вульгарную подделку, они служили для того, чтобы стереть память о среде, в которой впервые прозвучали высказывания пророка. Как в романах Агаты Кристи, убийцей неизменно оказывается подозреваемый с самым прочным алиби, так и в области изучения хадисов оказывается, что нет более четкого признака подделки или искажения, чем придирчивое внимание к деталям. Шахт с разочарованием Пуаро писал, что чем совершеннее иснад, тем более поздней является традиция43. Обилие ссылок – признак отнюдь не достоверности, а как раз противоположного.

Все это для любого человека, искренне верящего, что все, содержащееся в мусульманской традиции относительно истоков ислама, правда, крайне тревожно и неприятно. Известный пакистанский либерал Фазлур Рахман спустя десятилетие после выхода в свет труда Шахта заметил, что если отказаться от всех хадисов, останется только зияющая пропасть в четырнадцать веков между сегодняшними людьми и пророком44. Его тоска понятна. Рахман понимал, что не только правоведы раннего халифата старались построить мост через «зияющую пропасть» между ними и веком Мухаммеда, беспорядочно разбросав иснады. Историки тоже это делали. Как, например, мог Ибн Хишам подтвердить свою весьма эффектную историю о вкладе ангелов в победу Мухаммеда при Бадре? Он определенно оказался не первым, кто писал об этом. На самом деле он даже не отрицал факт плагиата, свободно заявляя, что его книга – это переработка биографии, написанной полувеком раньше человеком по имени Ибн Исхак, который был сыном внуков людей, принадлежавших к поколению пророка. Но это вызывает лишь еще один вопрос: как получил информацию Ибн Исхак?

«Когда вы просили помощи у Господа вашего, Он, услышав вас, ответил: „Я поддержу вас тысячью ангелов, идущих рядами одни за другими“»45 – так написано в Коране. Мусульманские ученые установили, что это могло быть только намеком на сражение при Бадре. Очевидцы – их свидетельства Ибн Хишам переписал из книги Ибн Исхака – подтвердили этот вердикт. Один из них утверждал, что если бы он вернулся в Бадр и снова обрел зрение, то мог бы показать узкую горную долину, из которой появились ангелы46. Разве недостаточно свидетельств, чтобы удовлетворить даже самого закоренелого скептика? И все же, все же… Доказательства опираются только на иснады. Именно они подтвердили, что стих в Коране действительно относится к победе при Бадре (утверждение ветерана). Убери их – и свидетельств не будет вообще. Неудивительно, что Фазлур Рахман так опасался «зияющей пропасти». Он видел ничем не прикрытый скептицизм Запада по отношению к своей вере. В пустоте этой пропасти Коран не только выскользнет из рук, писал он, но и само существование и целостность Корана, и даже существование пророка станут ничем не подтвержденным мифом47.

Его тревога была обоснованной. В течение последних сорока лет достоверность того, что мусульманская историческая традиция может поведать нам о происхождении ислама, подверглась жестокой атаке. Дошло до того, что многие историки усомнились в ее значимости в целом. Конечно, есть те, кто считает сражение при Бадре таким же историческим эпизодом, как, скажем, сражение при Ватерлоо, анализирует стратегию мусульман, подсчитывает численность противоборствующих сил и иллюстрирует тактику противников стрелками на карте48. Однако для многих других все это лишь смешение исторических данных с чем-то совершенно другим: литература. Войска и их преданность, грабежи и погони, испытания и батальные сцены49; об этом писал Ибн Хишам в повествовании о сражении при Бадре, и о том же – Гомер в Илиаде пятнадцатью веками раньше. Один изобразил ангелов, другой – богов. Тогда с какой стати мы должны верить, что рассказ о первой великой победе пророка более достоверен, чем легенда об осаде Трои?

Конечно, для некоторых может оказаться жестоким ударом – обнаружить, что, за единственным исключением, мы не располагаем сохранившимся до наших дней описанием сражения при Бадре, датированным до IX в. У нас даже нет изначальной биографии Мухаммеда, написанной Ибн Исхаком, – только ее переработанные и исправленные варианты. Что касается материалов, на которые опирался Ибн Исхак, о них даже речи нет. В сравнении с триумфальным шумом, поднятым арабскими историками IX в., не говоря уже о последующих веках, молчание представляется оглушающим и озадачивающим. Ситуация подтверждает сказанное. В течение почти двухсот лет арабы – народ, никогда не отличавшийся сдержанностью и скрытностью и побуждаемый, как нам сказано, исключительно религиозной убежденностью – завоевывали мир. И за все это время они не создали ни одного повествования о своих победах, по крайней мере ни одного, сохранившегося до наших дней. Как такое могло быть, если даже на задворках цивилизации – в Британии, на севере Англии – в этот самый период исторические книги писали, переписывали и бережно о них заботились? Получается, что дикие жители Нортумбрии смогли сохранить труды такого ученого, как, например, Беда, а мусульмане не сохранили ни одной записи из эпохи пророка Мухаммеда? Почему нет ни одного арабского рассказа о его жизни, завоеваниях его сподвижников, распространении его религии за двести лет после его смерти?