Партизан. От долины смерти до горы Сион. 1939–1948 - Ицхак Арад Страница 9

Теперь городок, каким я его нашел, абсолютно изменился. Улицы и дома стояли на тех же местах, но пульс жизни был иным. Советская власть и новый режим создали и новую действительность. Рынок, бывший центр жизни городка, дышал мерзостью запустения. Крестьяне перестали привозить свою продукцию, ибо за вырученные деньги ничего не могли купить. Частная торговля приказала долго жить, а в государственных магазинах можно было приобрести лишь соль и спички. Крестьяне предпочитали обменивать сельскохозяйственную продукцию на товары, которые бывшие торговцы припрятали, боясь конфискации. Вся торговля велась тайком от властей.

Советская власть одним махом уничтожила жизнь евреев и их предприятий, которые строились тяжким трудом поколений в борьбе за существование. Еврейская община была разогнана, партии, спортивные клубы, организации взаимопомощи, культовые и культурные учреждения упразднены, ивритская школа "Тарбут" закрыта, школа на идиш "Фолксшул" превратилась в государственную школу на языке идиш. План обучения был в корне изменен: отменены были все предметы по изучению иудаизма — ТАНАХ, еврейская история и литература, и вместо этого введены такие предметы, как история СССР, марксизм и тому подобное. Еврейская библиотека была переведена в общую городскую библиотеку, изъяты все книги на иврите, а на идише те книги, содержание которых было национальным. Часть синагог была конфискована и превращена в воинские склады или зернохранилища, куда обязали крестьян свозить урожай в закрома государства. Особенно пострадали традиционные еврейские профессии, дающие им средства на существование. Частная торговля была запрещена, мелкие промышленные предприятия национализированы, ремесленники организованы в кооперативы. Часть евреев, потерявших заработки, устроились в государственные учреждения по экономике. А в образовательную систему принимались лишь местные коммунисты или работники, приехавшие из СССР. Их местные жители называли "восточниками". Среди местных коммунистов и приезжих из СССР процент евреев был высок.

Свинцян был пограничным городом, и новая граница между СССР и Литвой пролегала в 3 километрах западнее города. С Вильно городок был ранее связан культурно и экономически. Теперь связь была абсолютно прекращена. По советско-литовскому соглашению от 10 октября 1939, город Вильно, находившийся под советской властью три недели, переходил к Литве. Литовцы считали город Вильно своей исторической столицей и боролись с поляками за его владение. Советы пошли навстречу литовцам, но за это СССР было разрешено содержать воинский гарнизон на литовской земле. Свинцян не был включен в область, переданную литовцам, а вошел в Белорусскую советскую республику. Возникшая политическая реальность привела к полному отделению и прекращению культурной и экономической связи городка с Вильно и с большей частью сельской округи.

Из-за близости городка к границе, "буржуа" и "ненадежные элементы" были удалены из пограничных районов. Среди них были десятки евреев. Беженцев, прибывших в городок, тоже приказано было удалить, и мы с сестрой опасались, что и нам придется оставить городок, несмотря на то, что мы уроженцы этого места.

В конце 1939 — начале 1940 евреи пытались пересечь лежащую близко к городку границу в сторону Литвы. В большинстве своем это были члены молодежных сионистских движений, которым помогали местные ячейки "Молодых первооткрывателей (халуцев)" и проводники покинуть территории, управляемые советской властью. Они надеялись через Литву добраться до страны Израиля. К весне 1940 усилилась охрана границы советскими пограничниками, и переходы прекратились.

Первые недели нашего проживания в Свинцяне прошли в ожидании наших родителей, но недели оборачивались месяцами, а от них не было никакой весточки. Нам стало известно, что переход границы между советской и германской территориями труден и невероятно опасен. Обе стороны в значительной степени усилили охрану границы. Немало людей, пытавшихся ее пересечь, погибло, было ранено или арестовано. Спустя несколько месяцев пришло письмо от наших родителей, в котором они писали, что, несомненно, нам известны трудности перехода через границу, и они все еще надеются добраться до нас законным путем, с помощью комиссии по обмену населением. В одном из следующих писем родители писали, что по Варшаве распространяются слухи о том, что, быть может, евреям будет дана возможность уехать в страну Израиля, и родители даже предлагали нам вернуться в Варшаву. Меня буквально "очаровала" мысль о возвращении к родителям и отъезде в страну Израиля, но родственники советовали не возвращаться, тем более, что не было никакой законной возможности вернуться. В последующих письмах больше не упоминалась возможность отъезда в страну Израиля, и вопрос о нашем возвращении в Варшаву сошел с повестки дня. Мы посылали родителям продуктовые посылки по почте. Связи по почте с родителями продолжались до начала войны между Германией и СССР, грянувшей в конце июня 1941.

Так как я учился в ивритской школе "Тарбут", мои знания языка идиш не давали мне возможности поступить в еврейскую государственную школу. Я записался в русскую школу, где уровень знания русского языка учеников был низким. В этой школе мы получали марксистское образование в самой интенсивной форме. Учебники и хрестоматии, беседы с воспитателями, песни и фильмы — все это было во имя внедрения в учеников коммунистической идеологии. Большинство учеников ранее занималось в ивритской школе "Тарбут". Несмотря на столь интенсивное приобщение к марксизму, мы оставались верным сионистской идее. В беседах между нами мы этого и не скрывали.

В эти дни я завязал дружеские связи с группой ребят моего возраста, с которыми в будущем прошел длительный путь в гетто и партизанском движении. Среди них были мои одноклассники Гришка Бак, Рувка Миацжильский, мой двоюродный брат Иоська Рудницкий, все трое бывшие ученики ивритской школы "Тарбут", Мишка Шотан и Мотка Зайдель из бывшей идишской школы "Фолксшул". В нашей компании были и девушки — Беба Шнайдер, красивая блондинка, обладательница длинных кос, моя первая любовь, и Шейнка Коварска. В долгие зимние вечера, когда снег доходил до половины высоты дома, и мороз снаружи достигал 30 градусов, мы собирались в одном из домов, вели беседы, играли. Летом мы выходили в поля или уходили купаться на озера в Березовке или Кохановке, находящихся в нескольких километрах от городка. С помощью дяди Хаима Натана Хермеца, старше меня на пять лет, который в прошлом был активным членом движения "Молодой халуц", я присоединился к группе из двадцати бывших членов этого движения, и мы продолжали сионистскую деятельность в подполье. Душой группы был Юдке Шапиро, а я был самым юным в компании. У нас была подпольная библиотека, в которой хранились книги из школы "Тарбут, спасенные до того, как советы конфисковали школьное здание. Книги эти переходили из рук в руки. В те дни я, тайком от моих родственников, прочитал книги "Ханита" (Копье), "Рамат Аковеш", "Агордим ба цафон" (Каменщики на севере), "Сефер Ашомер" (Книга стражей). В один из дней мы решили увеличить запас книг. Мы знали, что в подвале школы "Тарбут" есть еще книги на иврите. Ночью мы пробрались в здание, в котором располагалось государственное учреждение, и извлекли из подвала десятки книг. В результате этой "операции" я получил возможность с жадностью прочитать "Любовь к Сиону" и "Обвинения самаритянина" Авраама Мапу.