Пестрые истории - Иштван Рат-Вег Страница 9

В Берлине разыгрывается первый эпизод, который насторожит даже самого непредвзятого критика.

Но до этого нам придется принять на веру один непонятный момент: его благодетель, Наундорф Карл Вильгельм, бесследно исчезает и более никогда не возникает. А его протеже сам выступает под его именем, обозначенном в паспорте, — Наундорф Карл Вильгельм. Чтобы не умереть с голоду, он учится ремеслу часовщика.

Для того, однако, чтобы самостоятельно заниматься ремеслом, нужно было получить гражданство, вступить в цех часовщиков. Одного только паспорта для этого недостаточно. К счастью, в воротнике пальто у него было зашито несколько подтверждающих бумаг, среди них собственноручно написанные Людовиком XVI и Марией Антуанеттой. Он отправился с ними к полицмейстеру Берлина, который посмотрел их, а вот документ за подписью Марии Антуанетты оставил у себя с тем, чтобы показать его графу Гарденбергу, министру полиции. Этого документа Наундорф более не увидел. Но полицмейстер снабдил его дельным советом: поскольку в Берлнне за неимением нужных бумаг он не сможет получить гражданства, лучше уехать в какой-нибудь маленький провинциальный город. Там тоже, конечно, потребуют бумаги, но он, полицмейстер, обещает помочь: он снабдит его рекомендательным письмом и это поможет ему преодолеть все трудности.

И вот происходит первое событие этого невероятного дела, расчудесное в своей достоверности: 8 декабря 1812 года город Шпандау принимает в число своих граждан Наундорфа Карла Вильгельма, у которого нет никаких подтверждающих его происхождение бумаг.

Часовщик из Шпандау

Здесь надо отметить, что бумаги о происхождении Наундорфа и позже невозможно было отыскать, а поэтому — если уж нельзя было его принять за Людовика XVII, — его личность так никогда и не была выяснена.

Позднее он получил право гражданства в городах Бранденбург и Кроссен — опять же без документов о происхождении.

В 1818 году он женился. Взял девицу по имени Иоганна Айнерт, бюргерскую дочь. Их поженили по тогдашнему обычаю, а документов о происхождении опять же не потребовалось.

Вот это необычное для бюрократии закрывание глаз кажется говорящим в пользу Наундорфа. Ведь именно тогда он начинает писать письма главам европейских государств и герцогине Ангулемской, в которых заявляет о своих притязаниях на французский трон.

Едва ли можно предположить о прусской полиции, что она не привела бы в движение весь свой отлаженный механизм, когда речь идет о разоблачении мошенника, угрожающего дружественной династии. Однако она не сделала ровным счетом ничего и тем самым создала впечатление, будто не считает данные Наундорфа таким уж измышлением.

В этой связи стоит вспомнить еще об одном событии. В 1824 году против Наундорфа было выдвинуто обвинение в фальсификации денег. В порядке защиты обвиняемый открыто заявил, что он не Наундорф, а… Людовик XVII. Приговор был суров. Ему отрядили три года тюремного заключения, однако не на основании обвинения. Судебное решение гласило:

«Хотя доказательства недостаточны для определения вины обвиняемого, все же его следует осудить, потому что на протяжении всего судебного процесса он проявил себя наглым лжецом, желая создать видимость того, что он происходит из высочайшего дома Бурбонов».

Иными словами, три года тюрьмы за вранье! Но если уж этому вранью придавалось такое значение, то как раз тут и был тот самый случай, чтобы в ходе судебного разбирательства проверить происхождение обвиняемого… Этого сделано не было, а если такие попытки все же были предприняты, то результата никакого не дали.

Если он не Людовик XVII, то кто?

Его происхождение скрыто плотной завесой тайны.

Наконец-то в Париже!

В 1830 году династия Бурбонов была свергнута. Наундорф полагает, что задул благоприятный ветер. Он решает ехать в Париж. Опять случаются какие-то подозрительные покушения, таинственные погони и уходы от них, но наконец-то в 1833 году он как-то пробирается в Париж.

Поначалу сильно бедствует, но опять же находятся покровители, и наконец происходит долгожданное чудо: служащие версальского двора признают в нем настоящего Людовика XVII!

Сначала его допрашивает мадам Рамбо. Эта дама была приставлена к наследнику трона с самого его рождения, а потому и знала его наилучшим образом. И что же? Яркое сходство с Бурбонами, некоторые разговоры, а самое главное — телесный осмотр сделали несомненным для нее, что нашелся настоящий Людовик XVII.

Это же подтвердила и супружеская чета Марко Сент-Илер. Супруг был лакеем при дверях в покоях Людовика XVI, а жена ежедневно видела маленького наследника.

Потом и другие присоединились к поверившим: Жоли, последний министр юстиции Людовика XVI; Жоффруа, ученый архивариус, который принял его сторону после тщательного изучения тампльского периода; некий господин Лепрад, который ездил в Германию специально с той целью, чтобы изучить документы, выслушать свидетелей, и вернулся совершенно убежденным; наконец, граф Грюо де Ла Барр, который оставил должность прокурора, чтобы посвятить всю свою жизнь делу Наундорфа.

Самой первой и самой важной задачей представлялось убедить герцогиню Ангулемскую в том, что Наундорф идентичен ее исчезнувшему из Тампля братцу.

Если бы удалось устроить их личную встречу, то поразительное семейное сходство, воспоминания детства и обсуждение событий, происходивших в Тампле, рассеяли бы все подозрения, и дело Наундорфа было бы выиграно.

Мадам Рамбо сделала следующее торжественное заявление:

«Пред Богом и людьми заявляю, что я 1833 года, месяца августа, 17-го дня вновь обрела Его Высочество герцога Нормандского, подле которого я имела счастье служить, начиная со дня его рождения до самого 10 августа 1792 года. Я вновь обнаружила на нем знаки, которые наблюдала в его детские годы и которые делают несомненными его идентичность.

У герцога была короткая и совершенно особым образом прорезанная бороздками шея. Я, бывало, говаривала, что если бы он когда-нибудь нашелся, это было бы для меня неопровержимым доказательством. Его шея теперь возмужала, но осталась таковой, какова и была.

У него была большая голова, открытый и широкий лоб, голубые глаза, сильно изогнутые брови, пепельного цвета вьющиеся волосы. Рот именно такой формы, как у королевы; на подбородке была заметна небольшая ямка. На груди у него я наблюдала определенные знаки, особенно один на правой стороне груди.

Герцогу в возрасте двух лет и одного месяца сделали прививку. Следы от прививки располагались в форме полумесяца, теперь я их узнала.

Сообщаю, наконец, что в знак благоговения я сохранила голубое платье герцога. Я показала его и сказала, что это платье он носил в Париже. “Нет, мадам, я носил его в Версале тогда-то и тогда-то”.

Мы обменялись нашими воспоминаниями, и они сами по себе были бы для меня достаточным доказательством, что герцог действительно тот, кем он себя называет: сирота Тампля».