Буденный - Борис Соколов Страница 97

По поводу же визитов Буденного на дачу Тухачевского, если Ольга Стефановна только не выдумала их под диктовку следователя, то они вполне могли делаться по поручению Сталина, чтобы усыпить бдительность Михаила Николаевича и его товарищей. Ведь как раз в конце 36-го Сталин принял решение об их скорой ликвидации. К тому же по делам службы Буденному и другим «конармейцам» приходилось все равно общаться с людьми из группы Тухачевского, так что при некоторой фантазии служебные контакты всегда можно было выдать за подготовку заговора.

Что же касается противостояния Сталина и Троцкого, то на стороне последнего Семен Михайлович никак не мог оказаться, и Сталин это знал. Буденный ведь оспаривал у Троцкого приоритет в организации крупных конных соединений. И Лев Давыдович хорошо сознавал близость Ворошилова и Буденного к Сталину, на их поддержку никогда не рассчитывал и за ней не обращался.

А вот что поведала внутрикамерная «наседка» К. в своем донесении от 14 июля 1938 года: «Вместе со мной в камере сидит артистка ГАБТ Ольга Михайлова, бывшая жена Буденного. По ее словам, Буденный не только знал, но и был участником антисталинского, антисоветского военного заговора. Михайлова говорит, что ей приходило в голову донести на него, но она не знала, к кому обратиться, она думала, Ворошилов не поверит и расскажет об этом тому же Буденному. Когда начались аресты и разгром военных кадров заговорщиков, Буденный очень боялся за себя и ждал ареста. Во время пленума ЦК 1937 года он также ходил сам не свой… Она сказала, что ей теперь ясно, что во время поездки в 1929–1930 годах в Сибирь Буденный под видом чаепития со старыми партизанами организовывал повстанческие отряды… Михайлова склонна считать, что Буденный хотел ее убрать и скомпрометировать политически, зная о ее связи с артистом Алексеевым, боялся, что уйдя к нему и выйдя из-под его влияния, зная о ряде его антисоветских настроений, она может ему повредить.

Насколько я поняла, Михайлова скрыла все изложенные факты от следствия, так как, по ее словам, она была на допросе в полуневменяемом состоянии, во-вторых, ее про Буденного почти не спрашивали, в-третьих, она боялась говорить про него, в-четвертых, она только сейчас стала многое понимать и оценивать и, наконец, в-пятых, она ждала справедливого упрека, почему не донесла своевременно. Михайлова находится сейчас в состоянии тяжелой депрессии, и беседовать с ней очень трудно, не всегда вызовешь на откровенность».

Надо сказать, что Ольгу Стефановну после ареста и в самом деле постигло тяжелое психическое расстройство, признаки которого, как кажется, наблюдались еще на воле. Поэтому то, что она говорила «наседке», могло быть следствием навязчивого бреда, возникшего под влиянием того, что следователи спрашивали у нее на допросе. Невозможно сегодня определить, что из сообщенного Ольгой Стефановной на допросах и в беседах в камере соответствует истине, а что является плодом болезненной фантазии или просто продиктовано следователями.

По возвращении из заключения вторая жена Буденного рассказывала третьей жене и своей двоюродной сестре, что в тюрьме во время следствия ее били и пытали, утверждая, что Буденный тоже арестован и изобличен многими показаниями. Вполне возможно, что все это – плод больного воображения. В том состоянии, в котором она попала в тюрьму, следователи и без пыток могли заставить ее дать необходимые им показания.

Жену Буденного на допросах расспрашивали также о посещении иностранных посольств. Ольга Стефановна честно призналась, что иногда бывала там без Буденного и пела для итальянского посла Аттолико. Также вспомнила, что «на одном из приемов в латвийском посольстве один из свиты Мунтерса (посла Латвии. – Б. С.) спросил меня, почему не расстреляли Радека, на что я ответила: значит, он еще нужен будет. В японском посольстве спросили, где находится Буденный, и сообщили, якобы он, по слухам, на Дальнем Востоке, готовит войну против Японии. Интересовались, почему я служу, я всегда отвечала, у нас кто не работает, тот не ест, и я люблю искусство.

Иностранцы делали намеки, что им хотелось посмотреть нашу дачу, я отвечала, что там ремонт.

Спрашивали номер телефона, я отвечала, что телефон у нас не работает.

Спрашивали, нравится ли мне Карлсбад, отвечала, что там сильные воды, но очень дорогое лечение».

По поводу своей связи с певцом Алексеевым Ольга Стефановна поведала, что Буденный грозил сопернику тюрьмой, на что будто бы испуганный тенор «сделал предложение, что он сам пойдет в органы НКВД и заявит на меня что-нибудь легкое, за что мне дадут года три лагеря, он за это время накопит денег, и после отбытия наказания мы хорошо заживем вместе».

То, что Буденный мог грозить Алексееву тюрьмой, вполне можно допустить. Идея же о «чем-то легком», наверное, родилась у Ольги Стефановны уже в тюрьме, под влиянием психического расстройства.

Сам Александр Иванович Алексеев, один из лучших Ленских в истории русской оперы, тоже был допрошен в качестве свидетеля. Он утверждал: «Да, у нас были разговоры по вопросам текущей политики, в них она вела себя всегда положительно, я никогда не замечал каких-либо нехороших настроений.

– Что вам рассказывала Михайлова о своих взаимоотношениях с Буденным?

– Говорила, что у нее установились с ним натянутые отношения на почве ревности.

– Вы хотели донести на Михайлову в НКВД что-нибудь легкое?

– Я категорически отрицаю подобный разговор с Михайловой».

В последнем случае, я думаю, Александр Иванович не лукавил. Вообще же он отвечал на вопросы очень грамотно. Попробуй признай, что Михайлова говорила при нем что-то не то о политике партии и правительства, и у следствия сразу же возникнут нехорошие вопросы: почему поддерживал такой разговор и почему сразу же не донес? И тогда уж вполне можно загреметь на Лубянку совсем в другом качестве.

3 августа 1939 года следователь Куркова вынесла постановление о прекращении дела и об освобождении О. С. Михайловой из-под стражи, поскольку «никаких данных для предания суду обвиняемой Михайловой не имеется». В рапорте же начальству Куркова отметила: «Михайлова находится в очень тяжелом, болезненном состоянии. Ее необходимо лечить».

В то время Ежов уже был смещен с поста НКВД. Сменивший его Берия выпустил часть тех, кто был уже арестован, но еще не осужден. Началась так называемая «бериевская оттепель», в рамках которой Куркова и пыталась освободить жену Буденного.

Однако Берия освобождать Михайлову не стал. Очевидно, он принял это решение не самостоятельно, а посоветовавшись со Сталиным. Вероятно, Иосиф Виссарионович решил, что жену Буденного полезнее иметь на всякий случай под рукой, в лагере, если вдруг понадобится что-нибудь сделать с маршалом. Поэтому в ноябре 1939 года дело Михайловой было передано Особому совещанию.

В обвинительном заключении говорилось: «О. С. Михайлова, являясь с 1924 года женой Маршала Советского Союза Буденного (скорее всего, здесь ошибка, поскольку поженились они только в 1925 году. Да и сам Буденный в письме 1955 года, которое мы процитируем ниже, относит их брак к 1925 году. – Б. С.), своими связями с иностранцами и поведением дискредитировала последнего, а именно: